Жуглет попыталась вырваться, но Павел уже поставил фонарь на пол и вытащил из сапога нож. Не успела она и вздохнуть, как одной рукой он обхватил ее за талию, а другой приставил к горлу лезвие.

Он прижимался к ней всем телом, одетым в шелк и мокрую шерсть; она попыталась вырваться, но он снова подтянул ее к себе.

— От тебя пахнет семенем, — прошептал он, странным образом искривив рот. — Ты недавно грешил. Но я… я — божий человек. — Он тяжело задышал и прижал ее тело к бочонку. — Я дарую тебе великое утешение, лично соборую перед тем, как ты покинешь нас. О более заботливом палаче ты не можешь и мечтать.

— Я ничего не слышал, — прошептала Жуглет, стараясь не выдать своего ужаса. — Но я способен на многое, мой господин, и если у вас есть нужда, заплатите мне, и я приведу к вам Альфонса, я умею с ним говорить…

— Заткнись, — пробормотал Павел, сильнее вдавливая нож в ее тело, и еле слышно добавил: — Бог меня простит.

Жуглет почувствовала, как он напрягся, готовясь полоснуть ножом по горлу.

Однако не успел сделать этого. Его с силой оторвали от Жуглет. Оба громко вскрикнули от удивления, когда кардинал рухнул сначала на груду корзин, а потом на каменный пол с такой силой, что остался лежать без движения, а Виллем тем временем без труда выхватил из его руки нож. Дрожа от ярости, рыцарь опустился на колени рядом с Павлом и приставил кончик ножа к его ноздрям.

— Попробуй только двинуться или позвать кого-нибудь, и я отрежу тебе нос, — прошептал он. — Как смеешь ты носить это одеяние, если способен хладнокровно убить беззащитного, ни в чем не повинного человека?

Виллем бросил нож Жуглет. Кардинал был почти такой же крупный, как он, но Виллем легко поставил его на ноги, вцепившись обеими руками в горностаевый воротник. Жуглет подхватила нож и фонарь.

— Молодой человек, пожалуйста… — Кардинал сумел найти в себе силы говорить тоном превосходства, приличествующим духовному лицу. — Ты неправильно понял наш разговор.

— Ты угрожал жизни близкого мне человека и за это должен умереть, — взорвался Виллем. — И я тебя убью — тогда, когда это не оскорбит ни Конрада, ни Папу. Клянусь в этом всем, что для меня свято, клянусь самой жизнью Жуглета!

Охваченный праведным гневом, он отпустил одну сторону воротника Павла и протянул руку к Жуглет. Та неохотно вложила в нее нож. Виллем ткнул острием под подбородок Павла.

— А теперь ты клянись всем, что свято для тебя, что никогда больше, ни прямо, ни косвенно, не попытаешься причинить вред моему другу Жуглету. Клянись!

— Клянусь, клянусь… — Павел тяжело задышал, когда острие ножа вонзилось ему в горло. — Клянусь своей верой.

— Твоя вера — сплошной обман! — Виллем стремительно переместил нож к паху Павла. — Клянись своими яйцами, или я тебе их отрежу.

Павел нервно рассмеялся, но Виллем был не настроен шутить.

— Жуглет, отверни у него мантию и приподними рубашку, — приказал он, сверля взглядом Павла.

— Клянусь! Клянусь своей жизнью! — завопил кардинал.

Рука с ножом слегка расслабилась, дыхание Виллема начало выравниваться.

— Прекрасно. Теперь мне нужно от тебя еще только одно. — Рукой, вцепившейся в воротник Павла, Виллем подтащил кардинала к Жуглет и швырнул перед ней на колени. — Проси у менестреля прощения.

— Что?! — с одинаковым недоумением воскликнули Павел и Жуглет, как будто Виллем внезапно заговорил на незнакомом языке.

— Проси у него прощения за то, что причинил ему зло. Немедленно, — твердо заявил Виллем.

Павел посмотрел на Жуглет.

— Прошу у тебя прощения, — ровным голосом сказал он.

— А теперь целуй ему ноги, — приказал Виллем, нависая над ним.

Павел вытаращил глаза, а Жуглет сказала:

— Виллем, не делай этого.

— Целуй ему ноги! — прошипел Виллем и в ярости взмахнул ножом.

Со страдальческим видом Павел опустил голову к земле перед босыми ногами Жуглет и прижался губами к грязному камню.

— Вот, я поцеловал землю, по которой он ходит, — с сухим сарказмом произнес он. — Этого достаточно?

— Да, — бросил Виллем, по-прежнему без тени юмора.

Павел пробормотал что-то себе под нос. Это прозвучало как угроза отомстить, что на Виллема не произвело ни малейшего впечатления. Сунув нож за пояс, он снова схватил Павла за воротник, поставил на ноги, протащил мимо мешков с зерном и мукой к кухонному выходу и вышвырнул наружу, под дождь.

Повернувшись, Виллем посмотрел на Жуглет. В тусклом свете фонаря черты его разгладились от облегчения.

— Перспектива потерять тебя заставила мое сердце остановиться.

— Идиот! Тупица!

Она в ярости топнула ногой.

— Я же просто спасал тебе жизнь, — в замешательстве пробормотал Виллем.

— Спасибо, но нужно уметь вовремя останавливаться.

— Что я опять сделал не так? — спросил он.

— Если прежде у него и оставались какие-то сомнения, теперь он точно знает, что мы любовники. Разыграв моего ангела-хранителя, ты сделал это абсолютно ясным для него. Целовать мне ноги! О чем только ты думал?!

— Он и так знал, что мы любовники, — запротестовал Виллем.

— Если бы он считал, что у него есть доказательства, то не пытался бы меня убить. Напротив, стремился бы сохранить мне жизнь, чтобы сжечь на костре, распевая свои молитвы. Нет, Виллем, дело не в этом. Он думает, что я подслушала что-то, чего мне знать не следовало.

— Что?

— На самом деле я слышала так мало, что ничего не поняла! Но он-то думает иначе, вот что его так разъярило. Ему даже в голову не приходило, что ты тоже здесь, пока ты не появился, разыгрывая моего «белого рыцаря».

— Ох! — только и сказал Виллем.

— Теперь, когда он думает, что я знаю что-то, чего на самом деле не знаю, — что-то настолько важное, что ради сохранения тайны стоило меня убить, — он не замедлит обвинить нас в разврате.

— Ох! — повторил Виллем.

Последовала пауза, во время которой слышался лишь громкий шум дождя, доносившийся сквозь маленькое, высоко расположенное оконце. У Виллема свело живот — он почти дословно знал, что Жуглет скажет дальше.

— Не стоит пытаться превратить меня в свою даму — это не в твоих и не в моих интересах, как и не в интересах Конрада. Знаю, тобой движет лишь стремление делать и говорить то, что ты считаешь правильным. Но все равно, это опасно для нас обоих. Я не виню тебя, но не могу позволить, чтобы так продолжалось и дальше.

— Прошу прощения, — быстро сказал Виллем. — Больше такого не повторится.

Жуглет покачала головой.

— Тут уж ничего не поделаешь — такова твоя натура. Мне следовало уже давно понять это. Наши отношения требуют гораздо более высокого уровня двуличности, чем тот, на который ты способен. Именно поэтому ты такой хороший, Виллем. Слишком хороший — для меня. Ну ладно.