Еще в 1963 г. поэт и признанный интеллектуал Стивен Спендер считал возможным пренебрежительно отозваться об Оруэлле как о пусть прекрасном стилисте, но, безусловно, малозначительном писателе, не оказавшем сколько-нибудь долговременного влияния[1083]. Что любопытно, он заявил это в книге о вдове Оруэлла Соне. На вопрос об Оруэлле в интервью Спендер ответил самым неуклюжим из своих комплиментов: «Если внимательно читать его произведения, часто думаешь, что он приходит к правильным выводам по совершенно неверным причинам»[1084]. В своей отталкивающей автобиографии Спендер вообще не упоминает Оруэлла, хотя о себе самом во время пребывания в Испании времен гражданской войны разливается, как бледная копия Хемингуэя: «Постоянное ощущение… что живешь текущим моментом, было настолько острым, что все прочее было забыто, и ты замирал с чувством чего-то неповторимо испанского»[1085]. Он также с иронией утверждал: «Мои стихи [присылаемые] из Испании были стихами пацифиста, который тем не менее поддерживает военные действия»[1086]. Неудивительно, что Кёстлер, поспорив однажды со Спендером о политике в лондонском «Кафе Роял» (где, как уже упоминалось, постоянно бывал Оруэлл), с презрением сказал: «Ничего больше не говорите, ничего, потому что я могу предсказать все, что вы собираетесь сказать в следующие двадцать минут»[1087].

Несколько последующих критиков ценили Оруэлла столь же низко, что и Спендер, но в 1960-е гг., примерно в то время, когда Спендер сбрасывал его со счетов, начался неуклонный подъем репутации Оруэлла, занявший несколько десятилетий[1088]. Впервые были изданы сборники его эссе.

С тех пор его репутация выросла неимоверно. Сегодня Оруэлл считается крупнейшей фигурой своего времени, а иногда оценивается и как самый значительный писатель столетия. Вокруг него выстроено несколько ретроспективных историй интеллектуализма XX в.

В книге Питера Уотсона «Современный ум», впервые изданной в 2000 г., Оруэлл возвышается до положения центральной фигуры, ориентира[1089]. Первая из четырех частей книги озаглавлена «От Фрейда к Витгенштейну», а вторая «От Шпенглера к “Скотному двору”». Выделяет, хотя и не возносит столь высоко Оруэлла, и последняя работа историка Тони Джадта «Осмысление XX века». История послевоенной Британии, изданная в 2015 г., получила название «Захиревший оруэлловский Лев». Как уже отмечалось, когда консервативный американский журнал National Review составлял список самых значительных небеллетристических книг XX в., Оруэлл, единственный из писателей, дважды оказался в первой десятке с «Памяти Каталонии» и «Избранными эссе»[1090]. Этот список возглавили мемуары Черчилля о Второй мировой войне. Роберт Маккрам, литературный редактор лондонской The Observer, назвал Оруэлла «одним из самых влиятельных английских писателей XX века», а критик Филип Френч в The Guardian пошел еще дальше, объявив Оруэлла, «возможно, величайшим писателем XX века»[1091] без уточнения национальной принадлежности. Не так давно в той же газете «1984» был охарактеризован как, «вероятно, самый знаменитый английский роман XX века»[1092]. В мотивировках судебных решений нынешних членов Верховного суда США Оруэлл является третьим по цитируемости автором после Шекспира и Льюиса Кэрролла[1093].

В своем восхождении Оруэлл не раз становился жертвой на редкость плохого анализа и комментирования, но, возможно, даже это уместно, поскольку немногие выдающиеся писатели создали так много плохих произведений, как он.

Одним из факторов возвышения Оруэлла стало его влияние на интеллектуалов Восточной Европы и России, стремящихся понять и описать своих новых коммунистических правителей. «Даже те, кто знает Оруэлла только понаслышке, поражаются, что писатель, никогда не живший в России, сумел так глубоко понять ее жизнь», – восхищался польский поэт и дипломат Чеслав Милош в эссе 1953 г. «Порабощенный разум». Местами эта книга читается как пояснение к «1984». «Партия борется с любой тенденцией погрузиться в глубины человеческого существа, особенно в литературе и изобразительном искусстве, – замечает Милош. – Невыраженное не существует. Поэтому тот, кто запрещает людям исследовать глубины человеческой природы, разрушает в них стремление к этим изысканиям, и сами глубины понемногу становятся нереальными»[1094]. В результате, предупреждает он, «на Востоке отсутствует граница между человеком и обществом».

Намекая читателям на книгу Оруэлла, советский диссидент Андрей Амальрик озаглавил свою критику советской власти, изданную в 1970 г., «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?». В ней он верно предсказал, что «любое государство, вынужденное тратить так много энергии на физический и психологический контроль миллионов своих граждан, не может существовать вечно»[1095].

В 1980-х гг. звезда Оруэлла взошла так высоко, что в кругах интеллектуалов стали разгораться споры по вопросу о том, какой идеологический лагерь привлек бы его, если бы он дожил до старости. «Я уверен, что он был бы неоконсерватором, если бы жил сейчас», – предположил в 1983 г. крестный отец этого движения и один из столпов литературной критики Норман Подгорец[1096].