Более ранние размышления Оруэлла о злоупотреблении политической властью также находят новую аудиторию. Исламский радикал, читая «Скотный двор» в египетской тюрьме, почувствовал, что Оруэлл апеллирует к его личным сомнениям. «Я начал соединять отдельные точки и думать, что если бы парни, с которыми я тут сижу, когда-нибудь пришли к власти, то, господи, это был бы исламский эквивалент “Скотного двора”», – сказал Мааджид Наваз[1117]. В Зимбабве оппозиционная газета публиковала «Скотный двор» в многих номерах с продолжением; на иллюстрациях хряк Наполеон был изображен в таких же массивных солнцезащитных очках, как у пожизненного президента Зимбабве Роберта Мугабе[1118]. В отместку кто-то взорвал типографию газеты противотанковой миной. Кубинский художник был посажен в тюрьму без суда за планы поставить в 2014 г. пьесу по «Скотному двору». Чтобы власти наверняка поняли его замысел, он написал на двух свиньях имена «Фидель» и «Рауль»[1119].

В эпоху после трагедии 11 сентября особенно актуальным вновь стал роман «1984», завоевавший новое поколение западных читателей благодаря трем взаимосвязанным аспектам.

Для сегодняшних американцев фон действия романа, постоянная война, служит пугающим предостережением. В книге, как и в нынешней жизни Америки, конфликт происходит где-то там, за кадром, временами напоминая о себе далекими разрывами бомб. «Уинстон не мог уверенно вспомнить время, когда его страна не воевала бы», – писал Оруэлл в «1984»[1120]. (Это можно сказать обо всех американцах в возрасте до двадцати с небольшим лет. В романе некоторые персонажи даже подозревают, что правительство выдумывает войну, утверждая, что она продолжается, чтобы удержать власть.)

В эпоху, когда американцы ведут войны с помощью дронов и высокоточных управляемых ракет, силами немногочисленных «морских котиков» и других сил специального назначения в дальних уголках Ближнего Востока, а вражеские бомбы время от времени взрываются в таких городах, как Лондон, Париж, Мадрид и Нью-Йорк, этот фрагмент романа звучит как пугающее пророчество:

Второй движущей силой нынешнего бума вокруг Оруэлла является развитие после 11 сентября 2011 г. феномена «шпионского государства» (intelligence state). Мы живем во времена всепроникающего, зарвавшегося государства как на Востоке, так и на Западе. В начале 2000-х гг. правительство Соединенных Штатов как ни в чем не бывало убивало людей в странах, с которыми не находилось в состоянии объявленной войны, например в Пакистане и Йемене, с помощью дистанционно управляемых летательных аппаратов. Многие из убитых даже не были опознаны, решение принималось лишь по так называемым поведенческим паттернам, показавшимся властям США угрожающими. Убийство этих людей получило название «удар по предполагаемому террористу»[1122] – скажем, по мужчине боеспособного возраста, совершающему поступок, ассоциирующийся с террористами, скажем, разговор с установленными террористами по телефону или посещение собрания вместе с ними. Сотни таких ударов с беспилотных летательных аппаратов были нанесены в Пакистане, Йемене и Сомали. (Американцы, ссылаясь на букву закона, отмечали, что цели были вооружены, но это чистый софизм в отношении мужчин из таких мест, как афгано-пакистанская граница, этот современный Дикий Запад, где все взрослые мужчины носят оружие.) «Метаданные» – манипулирование миллиардами бит информации с целью выявления прежде незамеченных паттернов поведения – позволяет правительствам втихую составлять поведенческие досье на миллионы людей.

Допустим, Америка пошла на убийства и вмешательство в частную жизнь в ответ на террористические атаки 11 сентября. Вероятно, Оруэлл решительно осудил бы и атаки, и паническую реакцию правительства США. Его путеводной звездой была свобода совести – свобода как от контроля правительства, так и от экстремистов, религиозных или идеологических. Вспомним его наблюдение, которое цитировалось в конце вводной главы этой книги: «Если свобода вообще что-нибудь значит, то она значит право говорить людям то, чего они не хотят слышать»[1123]. В этой связи существенно, что главной угрозой свободе герой романа Оруэлла «1984» Уинстон считает не заморского врага, а правительство собственной страны.

Третьим и, пожалуй, самым шокирующим обстоятельством стало то, что описание пыток в «1984» предвосхитило их применение сегодняшним государством при ведении бесконечной «войны с терроризмом». После 11 сентября 2001 г. впервые в истории Америки пытки стали официальной политикой. (До этого они иногда применялись, но всегда в нарушение закона, и в некоторых случаях преследовались в судебном порядке.) Представители ЦРУ признали, что прибегали к пыткам, практически нарываясь на предъявление обвинения, но это так и не было сделано.

Иногда между учеными мужами вспыхивали споры о том, какой писатель-пророк середины XX в. более точно предсказал будущее: Олдос Хаксли и его «О, дивный новый мир», где государство контролирует людей через удовольствие, или Оруэлл с его более мрачным восприятием государства, опирающегося на боль. (Хаксли, кстати, недолгое время учил Оруэлла французскому в Итоне.) В действительности, это ложное противопоставление – оба автора правы. Огромное большинство людей согласны подвергаться насилию и не оспаривают право государства на это. Однако часто возникает инакомыслящее меньшинство, и, чтобы его подавить, обычно требуются более жесткие методы. Как сформулировал Оруэлл в концовке романа «1984»: «…человечество стоит перед выбором: свобода или счастье, и для подавляющего большинства счастье – лучше»[1124]. Более того, большинство американцев, в общем, устраивает, что за их личной коммуникацией следит аппарат государственной безопасности. Как в этом, так и в применении пыток американский народ негласно соглашается на радикальный отход от своих национальных традиций.