— Не собираюсь, но все же, зачем она натравила тебя на меня?

— Да ни за чем. Когда она узнала, что Игорь мертв, то заявила, что его убила Маша. И что Машу явно никто не видал, кроме нее, и что если она не даст показания, то Машу никогда не заподозрят. И велела мне идти к тебе и описать Машу, как совершенно незнакомую женщину, чтобы ты уже сама соображала, как быть. А потом появилась кассета.

За руку меня никто поймать не мог, но я все же боялся, когда врал, что не знаю Машу… И думал, что удастся это скрыть.

— Все выдала ваша встреча у меня, — торжественно кивнула Анжелика.

— Нет. Выдал ее портрет. Сегодня у нас был кто-то из милиции и случайно увидел этот портрет. А мыто с мамой говорили в один голос, что Машу не знали и не видели. Сейчас нас опять вызовут и будут допрашивать. Боюсь, что придется все рассказать.

— О господи! Да чего бояться? Зачем все это было нужно? Почему вам было сразу не сказать, что видели ее и двенадцать лет назад, и третьего мая?

Все честь по чести?

— Мать не хотела.

— Да почему?

— Она Машу не выносила. У них была какая-то стычка… Еще тогда, давно, здесь. Мать зашла к тете Ане, увидела Машу и вдруг стала давать советы, что сперва ей нужно закончить институт и заработать себе на квартиру, а потом уж стеснять бедную московскую семью. Тетя Аня сказала, чтобы мама замолчала. А Маша ответила, что она же не претендует на ее сыночка. То есть на меня. Мама обозвала ее как-то, не говорит мне теперь как, и ушла. Она была просто в ярости, я помню, как она говорила отцу, что таких наглых девиц вообще нельзя пускать в Москву! Понимаешь, если бы мама сейчас стала давать против Маши показания, и оказалось бы, что между ними имела место та стычка, ей могли бы не поверить. Решили бы, что она оговаривает Машу нарочно.

— Какая чепуха!

— Но мать так решила, и попробуй ее сломить.

Из-за этого она и велела мне сказать, что это я сам видел Машу вечером третьего мая. А она будто бы ее не видела.

— Ну, а почему же ты говоришь, что погубил Машу? Она просто расскажет следователю все, как есть, и ее не тронут.

— Это после всей этой дикой истории не тронут?! Она будет подозреваемая номер один. Тем более… — Юра замялся. — Тем более что у нее нет алиби на вечер и ночь четвертого мая. Как раз на то время, когда погиб Игорь. Маша очень этим встревожена.

Анжелика никак не прокомментировала это заявление. Юра продолжал:

— И еще она просила тебе передать, чтобы ты ей верила. Если ты ей не поверишь, сказала она, все пропало. Она сказала, что ты знаешь, о чем идет речь. О чем-то невероятном, о чем Маша тебе рассказывала. Ты поняла, о чем?

— Да, — кивнула Анжелика. — Ну, с этим покончили. А что с кубком? Если твоя мать не была его любовницей, зачем притащила ему кубок?

Юра как-то поник и ответил не сразу. А когда он заговорил, голос у него был низкий, какой-то простуженный:

— Мать пришла не затем, чтобы подарить ему кубок. Она хотела его оценить. Она ему как-то сказала, что у нее есть такая вещь, и Игорь очень заинтересовался. Просил показать. И вот она кубок принесла, а Игорь сказал, чтобы она его оставила — он проконсультируется у специалиста, сколько это может стоить. Мать, наверное, даже не собиралась его продавать. Просто ее заело на том, чтобы узнать цену. Ну, она и оставила кубок. А дальше все было, как я рассказывал. Я пришел домой, увидел, что кубка нет, узнал, куда она его дела, разорался…

— Ты разорался на нее?! — поразилась она. — Не вздумай опять врать! Нет, ты действительно это сделал?!

— Да, — без особой гордости ответил Юра. — Меня так взбесило, что она отдала этому типу отцовскую память. Да не все ли равно, сколько стоит кубок?! Господи, какая разница! А если это не богемское стекло, то что тогда?! А если он такой не единственный в мире, то что тогда?! Для нее это всегда имело такое значение! Я ей все высказал, схватил ключи, прибежал сюда и нашел труп… Не помню, сколько я тут стоял. Как во сне… Но не слишком долго, минут десять, наверное, а мне-то казалось — вечность. А потом испугался по-настоящему. Понимаешь, было так тихо, и я вдруг понял, что надо бежать, иначе меня кто-нибудь застанет с ним.

Забрал кубок… Я, правда, был как во сне и не вытер отпечатки, забыл… И с тех пор с ума схожу от страха.

— Постой-постой! — воскликнула Анжелика. — А ключи у тебя откуда?!

— Да Игорь сам отдал их матери. На тот случай, если никого у вас дома не будет, а начнется пожар, или труба лопнет и станет соседей внизу заливать… Он доверял маме.

— Все так странно… — пробормотала она. — Почему он взял кубок? Что у него там за друзья, которые могут его оценить? Строители, что ли? Маляры? Глупости какие… Ну, да ладно. Этого мы все равно не узнаем. Хочешь кофе?

Он сказал, что кофе не хочет. Сказал, что в отчаянье, что не видит никакого выхода, что на Машу неизбежно падет тень. Что даже если она оправдается, в чем сама не уверена, то все равно будет много грязи… Грязь выльется наружу и заляпает всех — и живых, и мертвых, исключая разве что Анжелику, потому что она тогда была ребенком и никого из действующих лиц не знала… Еще он добавил, что для Маши ничего не может быть хуже огласки, что эта удивительная девушка прожила нелепую судьбу и что если ей можно было чем-то помочь — так только молчать, а он, тряпка и дурак, все рассказал, потому что боялся мамы. И это он повторял раз десять, пока его бессвязную речь не пресек телефонный звонок.

Анжелика знала, чей голос она хочет услышать, и настолько приготовилась к разговору именно с Женей, что теперь онемела. Голос в трубке принадлежал женщине и был ей уже хорошо знаком. Она слышала его два раза, и оба раза по телефону. Низкий, очень молодой, напористый голос сказал «алло!» и спросил:

— Как у тебя дела?

Анжелика задохнулась от волнения и с минуту просто молчала в трубку. Путем простых умозаключений она уже дошла до того, что девушка, назначившая ей встречу на Тверской, подарившая алиби в «Ла Кантине» — и есть та самая любовница Игоря, ее двойник. Но одно дело — сознавать это, думать об этом, говорить об этом. И совсем другое — убеждаться, что девушка на самом деле существует, говорить с ней самой, слышать в трубке даже ее дыхание.

— Как дела, я спросила?! — недовольно повторила та.

— А почему вы говорите со мной в таком тоне? — Анжелика так и не решилась перейти на «ты», это было выше ее сил. Собеседница недоуменно и резко ответила:

— В каком тоне? Что тебе не нравится? Спятила, что ли?

— Кто вы такая?

— А, ты обиделась, что я не пришла? Ну, прости, не смогла.

— Зачем же тогда назначали мне встречу? — Анжелика пыталась говорить так же резко, как ее собеседница, но при этом хорошо понимала, что эту девицу ей будет трудно переплюнуть. Все ее попытки разбивались об уверенный наглый голос. — Зачем вся эта комедия?