мягкого стула, и положение кажется весьма шатким, и я вынуждена опять вцепиться в жалкий предмет мебели, удерживая себя не только на нем, но и в этой реальности. Игорь сгибается, и мне кажется, что ему — такому высокому и огромному — должно быть безумно неудобно в таком положении, но ему наплевать на это. А когда он проходится горячим языком и губами по внутренней стороне бедра, мне становится совершено безразлично, где мы и в какой рискованной позе. Рамзин поднимает голову и целенаправленно ловит мой взгляд, который я уже едва могу сфокусировать, и демонстративно похотливо облизывается, отчего у меня спазмом сводит мышцы внизу живота, а поясница непроизвольно изгибается, делая положение еще более шатким.

— Помнишь это? — нахально усмехается Игорь, явно наслаждаясь эффектом. Да, сейчас передо мной прежний Рамзин. Наглый, ненасытный, действующий на мое тело и разум как сильнейшая афродоза и прекрасно знающий об этом.

Я прикрываю глаза, борясь с уже неумолимо подступающим оргазмом от одного только предвкушения того, что он умеет вытворять своим порочным ртом, но слышу, как Игорь хмыкает, словно говоря, что это бесполезно. И тут же сжимает мои бедра мертвой хваткой и облизывает меня медленно с нарочитой оттяжкой. Каждая мышца в теле натянулась струной, а память подсунула воспоминание, какой чувственный ад ждёт меня впереди. Ведь Рамзин никогда не был торопливым и склонным к милосердию любовником. Каждый наш раз оставлял меня просто в руинах, практически в нирване, без четкого осознания, на каком свете нахожусь.

Но как только властные губы сжимают мой клитор, я понимаю, что ничего долгого в планы Рамзина в этот раз не входит. Он явно нарочно ведет меня к оргазму так быстро, как никогда раньше. Мелькает секундная мысль, какая же он сволочь, если раньше пытал меня, как мне казалось, часами, если реально может отправить в безумный экстаз за считанные секунды. Его рот — немыслимо жестокий и нестерпимо нежный одновременно. Облизывает, надавливает, целует, творит со мной нечто такое, от чего все нутро скручивает огненным водоворотом, и я бьюсь головой о спинку стула и причитаю, не соображая, что вообще несу. Мой затуманенный взгляд падает на согнутую как в поклонении широкую спину Игоря, на его темноволосую голову у меня между ног, и это последнее отчетливое воспоминание. Если в моей голове и были какие-то предохранители, то от вида это огромного мощного мужского тела, каждое движение которого сейчас кричало о стремлении доставить мне максимально наслаждение, они выгорели дотла мгновенно.

Смутно осознаю, что Игорь поднимает моё почти бесчувственное тело и несет куда-то. Когда спины касаются прохладные простыни, понимаю, что мы на постели. Рамзин нависает надо мной, и я ощущаю, какая раскаленная и влажная от пота его кожа. С трудом приоткрывая веки, вижу, как подрагивают мускулы на руках и груди, и это, несмотря на изнеможение, моментально делает меня снова нуждающейся в нём. С этим бессмысленно бороться, да и нет больше такого желания. И я гостеприимно раздвигаю ноги, давая понять, что хочу его так же сильно, как он. Но неожиданно Игорь отстраняется от меня и поднимается с постели. По коже проносится озноб настолько сильный, что я невольно клацаю зубами. Я жду, когда Игорь избавится от своих штанов и вернется согреть меня. Но он под моим недоуменным взглядом просто уходит из комнаты и плотно прикрывает за собой дверь. С полминуты я еще жду, что сейчас он вернется, но потом вскакиваю и практически выбегаю из спальни, чтобы найти этого ненормального мужика. И натыкаюсь на запертую дверь ванной. Мгновенно вспыхнув, я пинаю её босой ногой и ору:

— Да какого же черта, Рамзин?!

25

Рамзин.

— Рамзин! — гневно кричит Яна за дверью. — Открой эту гадскую дверь! Что происходит?

Я стою, вцепившись в дорогущую каменную раковину, и пытаюсь отрешиться от самого звучания её голоса сейчас. Потому что именно эти яростные нотки вызывают привычный стихийный отклик в моём теле, как рефлекс у пресловутой дрессированной собаки Павлова. Её злость — моё неконтролируемое возбуждение и желание подчинить. Тело бунтует, требуя поддаться невыносимой потребности открыть проклятую дверь, прижать стоящую за ней женщину к стене и самозабвенно оттрахать, чтобы орала уже не от злости, а от удовольствия. Использовать эту её бьющую через край энергию и тело, чтобы насытить собственный адский голод по ней, сжигающий нутро. Дракон, тоже ополчившись, давит на меня. Каким бы древним и мудрым он ни был, но животная его часть, похоже, одерживает верх, и ей сейчас совершенно не понятны мои мотивы. Для этой самой примитивной части сознания движение по прямой кажется самым правильным и очевидным, когда его разум затмевает вожделение. Особенно когда запах ответного возбуждения нашей женщины заменил весь воздух вокруг. Зверь жаждет — зверь берёт. Ни сомнений, ни колебаний, ни дурацких человеческих моральных принципов и заморочек. Но хватит! Я больше не поддамся понуканиям его похоти. Обломайся, ящер, твой план заполучить нашу женщину, управляя ее вожделением и первобытными инстинктами, не сработал раньше. И даже беременность Яны ничего не изменила. Да, она сейчас здесь и пришла сама, но в нашем случае быть рядом — не значит быть единым целым. Поэтому никакого долбаного секса для меня. Не сейчас, когда это будет воспринято как прежнее использование для своего удовольствия, стоит только Яне прийти в себя, когда возбуждение схлынет.

— Рамзин! Немедленно открывай и поговори со мной! — вопит Яна и, судя по звуку, пинает дверь. — Ай! Больно же, твою ж…

Внутри опять всё сводит от очередной волны властной похоти, а еще от чувства вины за это её болезненное шипение. Дракон щедро одаривает меня упреками во всех доступных ему формах — ему невыносима мысль даже о столь незначительной боли для нашей женщины. Он только что меня в шею не толкает к проклятой двери, за которой бушует Яна.

Но не для того я потратил столько сил, добираясь до неё, укрощая собственную эгоистичную натуру и его нетерпение, чтобы опять налажать сейчас просто потому, что, оказавшись лицом к лицу с Яной, не смогу член в штанах удержать.

Не для того чуть не рехнулся, остановив себя там, в постели, чтобы сломаться и, получив удовлетворение раз, подтвердить уверенность Яны в том, что я всё тот же, что и раньше.

— Яна… дай мне буквально минуту. А потом я выйду, и мы поговорим обо всём, что ты хотела, — голос скрипит и отказывается подчиняться и звучать ровно и уверенно. Да и как это возможно,