* * *

Год спустя Мария – по-прежнему незамужняя и одинокая – лежала в постели. Она подхватила жестокую простуду с сильной ломотой в ногах и спине. Ее так лихорадило, что она была погребена под грудой одеял, хотя на дворе снова стоял теплый май. Она приказала затопить камин, и мадам Райе с Бургойном подчинились, несмотря на то что жара заставляла обоих неутомимых опекунов истекать потом. Мария стучала зубами; ее легкие были в огне, и она заходилась от приступов сухого кашля.

Все произошло совершенно неожиданно, когда она работала над депешами вместе с Риччио, который получил повышение и стал секретарем ее французской корреспонденции, составлявшей большую часть ее переписки. Резкий приступ головной боли, накативший жар и головокружение…

– Мне нужно немного отдохнуть, – сказала она и нетвердой походкой направилась в спальню. – Я чуть-чуть полежу и вернусь.

Час спустя, когда Риччио заглянул в спальню, он увидел королеву спящей, но стонущей во сне. Приложив ладонь к ее горячему лбу, он позвал Бургойна.

В следующие несколько часов ее состояние ухудшилось, что озадачило Бургойна, но потом он сказал:

– Я знаю, что это такое. Это «новое знакомство» – болезнь, получившая такое название из-за того, что она очень заразна и быстро передается от одного человека к другому. Я слышал о ней, но еще никогда не видел ее.

– Вы имеете в виду la influenza? – спросил Риччио. – Болезнь, которая приходит под влиянием звезд?

– Разве звезды служат ее причиной? Я слышал, что она недавно свирепствовала в Италии. Мне сказали, что она продвигается на север…

– Прошу вас, не вините Италию! – со смехом воскликнул Риччио. – И меня тоже – не я принес ее сюда.

– Разумеется, я ни в чем вас не виню, – сказал Бургойн. – Что за абсурдное предположение! Неужели вы думаете, что все вращается вокруг вас?

– Я так не думаю, в отличие от других. В наши дни во всем винят Риччио: в высоких ценах на зерно, в засухе и в равнодушии королевы к Роберту Дадли.

– Вы преувеличиваете, – сказал Бургойн. Но в словах итальянца была доля истины.

– Нет, это лорды преувеличивают. Они чрезмерно раздувают мое влияние – мою influenza – на королеву. Ха!

Мария застонала, и оба сразу же устремились к ней.

– Мне очень жаль, Риччио… не могу закончить письма… вы это сделаете…

Ее глаза снова закрылись. Риччио вздохнул.

– Это обычная рутина, – заверил он Бургойна. – Письмо с соболезнованиями Екатерине Медичи в пятую годовщину ее вдовства и запрос послу Ее Величества в Париже, архиепископу Битону. Я могу позаботиться об этом.

Мария слышала их разговор, словно с большого расстояния, и голоса эхом отдавались в колодце ее головы. Ее виски пульсировали болью. Она была так слаба, что едва могла поднять руку и разгладить покрывало, а ее тело превратилось в ноющую рану. Она спала, но сны были гнетущими и бесформенными, а в полудреме ее мысли метались в разные стороны, как скачущие в панике животные:

«Дадли. Роберт Дадли, фаворит Елизаветы…Должна ли выйти за него, как она говорит? Она хочет, чтобы я вышла за ее подданного, и намекает, что если я это сделаю, то она признает меня своей наследницей.

Но сделает ли она это? Что, если я выйду за него, а она все равно откажется назвать мое имя?

Что ж, тогда я буду лежать в постели с мастером Робертом. С главным конюшим, с Робином из Кэнмор-Плейс, Кэнмор-Плейс, Кэнмор-Плейс…»

– Попейте. – К ее губам поднесли чашку, и она почувствовала, как жидкость стекает по ее подбородку. Она не могла глотать.

«В постели с Робертом, Робертом, Робертом… Будет ли это?»

Мария пролежала пять дней, потея, кашляя и временами приходя в сознание, а потом теряя его. Потом она внезапно почувствовала себя лучше. Она ощущала, как болезнь отступает и разжимает свою хватку. Она попробовала сесть, но обнаружила, что ей не хватает сил. В следующее мгновение мадам Райе оказалась рядом с ней:

– О, моя дорогая, не надо напрягаться. Вам лучше? Вы проголодались?

– Нет, – сказал Бургойн, остановив ее руку. – Сначала жидкость, потом твердая пища. – Он приподнял веко Марии и осмотрел изнанку, а потом заставил ее открыть рот и заглянул внутрь. – Еда будет слишком грубой для ее воспаленного горла; нужно подождать еще несколько дней.

– Ах-х-х! – Мария впервые попыталась говорить с тех пор, как отдалась на волю болезни. Ее горло казалось чужим, а голос лишь отдаленно напоминал человеческий.

– Не пытайтесь говорить! – прикрикнула мадам Райе. – Вот, поешьте супу…

На следующий день Мария смогла сесть в постели. Мэри Сетон пришла расчесать и уложить ее волосы, свалявшиеся за дни, проведенные на пропитанной потом подушке. Переодевшись, она почувствовала себя более уверенно.

Ее первым посетителем был Мейтленд. Он вошел в комнату, как всегда одетый с иголочки, а его редеющие волосы были зачесаны так, чтобы казаться не слишком жидкими. Мария ожидала, что он будет украдкой поглядывать на Фламину (почему еще он так причесался?), но он не стал этого делать и выглядел искренне обеспокоенным ее состоянием.

– Слава богу! – произнес он. – Хотя мы знали, что у вас крепкое здоровье, а эта новая болезнь предпочитает находить хрупких жертв, тем не менее, когда королева больна, это всегда опасно.

Он улыбнулся и протянул ей только что распустившуюся алую розу. Аромат был таким же густым и душистым, как от ладана.

– Первый цветок от ваших роз, высаженных в прошлом году. Разве это не добрый знак?

Мария осторожно взяла цветок. Действительно, добрый знак: французские розы распускаются на шотландской земле.

На следующий день она встала, несмотря на протесты Бургойна, и позвала своих Марий, чтобы помогли ей одеться. Но когда Мэри Битон принесла ее любимое весеннее платье жемчужного оттенка, она обнаружила, что оно слишком велико для нее. Она сильно исхудала за время своей недолгой болезни.

– Сделаем новое платье, – решила Мария. Эта перспектива выглядела привлекательно.

Бальтазар достал измерительную ленту и обмерил ее талию, грудь и предплечья, а потом покачал головой:

– Да, вы очень похудели. Я могу перешить другие платья, но думаю, поскольку здоровье и силы возвращаются к вам, будет лучше, если мы просто сошьем два-три новых платья. Время траура подошло к концу – желает ли Ваше Величество носить что-нибудь поярче?

– Нет, я останусь в сером, черном, белом и лиловом.

– Дорогая мадам, если вы рассматриваете кандидатов на вашу руку, то не лучше ли будет носить что-то более праздничное? – спросила Мэри Сетон.

– Я узнаю, когда настанет время, – тихо ответила Мария.

Ближе к вечеру прибыл лорд Джеймс, который принес письмо от королевы Елизаветы. Он едва сдерживал свое любопытство, пока Мария вскрывала печати и внимательно читала письмо. Ей всегда нравилась красивая подпись.