– Тогда прошу зафиксировать мое мнение. – Стригаль посмотрел в сторону пустой конторки. Там одинокое гусиное перо без всяких чернил само бежало по страницам толстого фолианта, быстро и четко стенографируя ход процесса. Это заклинание так и называлось – «Самописец». – Наставника Дреера следует освободить из-под стражи, наложить блок памяти и без дальнейшей инициации позволить заниматься педагогикой.

«Вот уж спасибо», – подумал Дмитрий.

– Зафиксировано, – сказал Эдгар. – Можете вернуться на свое место. Есть ли в зале Иные, желающие добавить нечто к сказанному ранее или опротестовать?

– Есть, – раздался звонкий голос.

Анна Голубева вскочила.

– Дмитрий Леонидович не виноват! – выкрикнула она, и эхо разнесло эту весть под сводами. Даже вроде бы тряхнуло вековое спокойствие пламени здешних свечей. – Судите нас, а не его. Мы все начали!

– Мнение принято, – сказал Эдгар, и Дмитрию почудилась его легкая снисходительная улыбка.

– Есть, – послышался еще один голос, грубый и басовитый.

Со своего места поднялся всклокоченный Буреев.

– Мы это… в общем… Короче, не Леонидыч все замутил, а мы. Мы виновны. Нас сажайте, а не его. Или куда нас там, в Сумрак, что ли…

Казалось, еще немного, и Гоша перепрыгнет кафедру и встанет рядом с Дреером. Может, даже плюнет сквозь решетку под ногами для храбрости.

– Он не виноват, – встал и Артем Комаров. – Это я все придумал.

– А я участвовал! – вскочил Толик Клюшкин. Он улыбался своей неисправимой и нестираемой никакими кошмарными последствиями улыбкой.

– Он не виноват, – хором сказали, вставая, близнецы Даниловы.

– Не виновен! – пустил петуха голос Стаса Алексеенко, вскочившего одновременно с экс-нагом и экс-нагайной.

– Ну вы даете… – повернулся к ним Дмитрий.

– Зафиксировано, – сказал Эдгар. – Можете садиться.

Гусиное перо разве что не искрило над книгой.

– Подсудимый, встаньте! Вам есть что добавить?

– Нет, – ответил Дмитрий.

– Вы признаете свою вину?

– Я признаю, что действовал осознанно и в здравом уме.

– Считаете ли вы, что начало операции подтолкнуло ваши действия?

– Если бы не операция, то я бы, наверное, так быстро не сообразил, что делать. Это все, что могу сказать.

– Время решения Трибунала, – объявил верховный уполномоченный.

На несколько секунд воцарилась тишина, лишь скрипнуло еще пару раз перо-самописец, занося последнюю реплику.

Судьям на Трибунале не нужно удаляться на совещание. Они разговаривают беззвучно, и этот обмен репликами закрыт для любого, даже мага вне категорий.

– Оглашается вердикт по делу младшего Инквизитора Дмитрия Дреера, – начал Эдгар. – Вина младшего Инквизитора Дреера считается доказанной. Согласно уставу, Инквизитор Дреер должен быть подвергнут немедленному развоплощению, в частном случае – приговорен к физической смерти.

– Нет! – взвизгнула Анна.

– Вы не можете, сво… – с грохотом рванулся Буреев.

– Молчать! – неожиданно рявкнул Эдгар. – Оглашается приговор! Кураторы! Если раздастся еще хотя бы один звук оттуда, заморозить всем голосовые связки! Итак… – Он без перехода вернулся к своей размеренной манере. – Трибунал вместе с тем принимает во внимание смягчающие обстоятельства. Деактивация опасного артефакта и снятие потенциальной угрозы для Иных по меньшей мере всей Восточной и Западной Европы. Отсутствие тяжких последствий для сотрудников, за исключением временной потери способностей и уровня. Организация явки с повинной группы нарушителей в полном составе. Предоставление ценностей в распоряжение Инквизиции…

Здесь Дмитрий не удержался и хмыкнул. Флакончик с Тенью Анны он вручил лично Дункелю. Всем было известно: то, что попадает в руки Кармадона – Совиной Головы, никогда этих рук не покидает. Надежнее места для хранения джинна в бутылке нельзя было представить. Как знать, может, этот сосуд далеко не первый в европейском схроне артефактов – им Дункель официально и заведовал.

– …а также мотивы подсудимого. По долгу службы надзиратель Дреер был призван обеспечить не только соблюдение Договора, но и безопасность воспитанников. В связи с этим Трибунал считает возможным ограничиться условным осуждением и мерами административно-магического характера. Инквизитор Дреер поражается в правах сроком на двадцать лет. Ему разрешается применять магию только для выполнения своих профессиональных обязанностей. Подсудимый, вам ясен смысл решения Трибунала?

– Да, – сказал Дмитрий.

Анна смотрела на Дреера влажными, но абсолютно счастливыми глазами.

– Оглашается решение по делу группы учеников объединенной школы-интерната при Ночном и Дневном Дозорах Российской Федерации под патронажем Европейского Бюро Инквизиции, – снова объявил Эдгар.

Дмитрий напрягся.

– Вина означенных лиц не подлежит сомнению. Однако ввиду явки с повинной… чистосердечного признания… а также молодости и физического состояния… В связи с полной потерей магических способностей… Трибунал решил ограничиться пожизненным лишением права использовать магию! Учитывая возраст и в качестве смягчающей меры – наложить полный блок памяти об Иных до совершеннолетия. Из объединенной школы-интерната воспитанники переводятся в обычные человеческие. Европейское образование оплачивается из казны Инквизиции.

Дмитрий, впрочем, знал, что таким решением все и должно закончиться. Да, им всем тяжело будет расстаться… пока не сотрут память. Что же, неплохая анестезия. Они, конечно, могут потом опять встретиться. Анна с Комаровым, возможно, даже поженятся, когда вырастут. Их будет всех тянуть друг к другу, но это уже не сотрешь никакими заклинаниями.

Куда сложнее будет семьям. Матери Анны проще, у Толика вообще никого нет.

«Мертвые поэты» сидели с каменными лицами, похожие сейчас на статуи в Екатерининском парке.

– …Инквизиция также принимает во внимание отсутствие корыстных целей означенных лиц. Поэтому Трибунал постановляет через десять лет на заседании специальной коллегии рассмотреть вопрос об условно-досрочном восстановлении магических способностей. До этого момента воспитанники будут находиться под надзором Инквизиции. Надзор поручается младшему Инквизитору Дмитрию Дрееру.

Одна фраза Дмитрия по-настоящему обрадовала. Куда больше, чем возможность для «мертвых поэтов» вновь стать Иными, когда повзрослеют.

«Из объединенной школы-интерната воспитанники переводятся в обычные человеческие». Зачем, ведь тех, первых лицеистов-нарушителей, никуда не переводили? Они и потом собирались всю жизнь, и даже камень «Гению места» поставили – вот где прорвалось желание творить артефакты! Значит… школа-интернат все же не будет обычной человеческой. На ней не поставят ни крест, ни магическую печать.