при жизни последнего. Словно бы в самом этом времени была заложена бомба замедленного действия, которая взорвалась в точно назначенное время — когда ей пришла пора.

В период бесцветного брежневского правления, вроде бы идеологически нейтрального и сугубо бюрократического, произошли коренные и необратимые процессы в самой структуре советского государства, которые роль его главы свели до декоративного фасада за счет выдвижения на авансцену нового центра власти — полицейского. А благодаря неизменному присутствию Брежнева на торжественных церемониях, полицейский переворот, произведенный за его спиной Андроповым, остался невидимым для сторонних наблюдателей и был ими обнаружен только когда Брежнев сошел в могилу. Парадокс заключался в том, что Брежневу, несмотря на его дряхлость, удалось тем не менее физически пережить брежневскую эпоху, которой он дал свое имя, но для которой был не более, чем потемкинским фасадом. За этим фасадом был незаметно восстановлен сталинский фундамент империи.

Брежнев был живым мостом, по которому Россия из одной эпохи перешла в другую. Точнее — возвратилась в прежнюю.

Ранняя смерть Андропова и схватка в его стане между Романовым и Горбачевым были теми субъективными факторами, которые вмешались в исторический процесс ресталинизации империи и исказили его, замедлив его ход. Кремлевская знать попыталась и вовсе повернуть его вспять. Назначая Черненко, она брала кратковременный реванш за унизительное и опасное поражение, которое понесла от Андропова.

А о том, что Черненко — не жилец на этом свете, можно было судить уже по его виду на похоронах Андропова: он с трудом поднялся на трибуну ленинского мавзолея; не очень внятно, задыхаясь, скороговоркой произнес надгробное слово; не смог поднять руку, чтобы отдать салют проходящим мимо гроба его предшественника войскам, и все время широко разевал рот и глотал воздух, становясь похожим на извлеченную из воды рыбу. Вряд ли его физическое состояние можно было отнести за счет потрясения, вызванного смертью Андропова, которому Черненко в последние годы жизни Брежнева был никак не другом. Тем более, во всех последующих публичных выходах Черненко выглядел с каждым разом все хуже, потом начал исчезать на недели и месяцы, пока не исчез навсегда.

Все это удивительно напоминало затянувшуюся агонию Брежнева. Зрителю предлагалось посмотреть еще раз уже наскучившую в первом представлении ту же самую пьесу, но с новым исполнителем в главной роли — роль умершего Брежнева исполнял умирающий Черненко. Это было посмертное явление Брежнева, словно бы время пошло в обратном направлении, впечатывая шаги в собственные следы. И когда 1 мая 1984 года живые кремлевские трупы во главе с Черненко с трудом взобрались на трибуну ленинского мавзолея, это было почти инфернальное зрелище. Брежневская эпоха сходила с политической сцены нехотя, с ленцой, наслаждаясь отпущенной ей в черненковский промежуток передышкой. Мертвецы, которых забыли похоронить, притворились живыми и требовали теперь политической реанимации.

Пользуясь выражением Маркса, перед зрителями проходили комедианты миропорядка, действительные герои которого уже умерли. “История действует основательно и проходит множество фазисов, когда уносит в могилу устаревшую формулу жизни, — писал Маркс. — Последний фазис всемирно-исторической формы есть комедия… Почему таков ход истории? Это нужно для того, чтобы человечество весело расставалось со своим прошлым“.

И в самом деле, трудно было относиться к чехарде кремлевских стариков серьезно. Черненко не был изобретателем этой игры, но рядовым ее участником, несмотря на случайно доставшиеся ему высшие регалии власти. Он был просто наиболее ярким продуктом политического разложения в Кремле. А началось оно задолго до него.

Уже феномен политического долголетия Брежнева, несмотря на физическую и умственную немощь, был поразительным явлением.

Со смертью Брежнева ситуация в Кремле, однако, меняется, и ввиду продолжающего старения партийной верхушки политические изменения происходят в ускоренном темпе. Достаточно сказать, что если за 18 лет пребывания Брежнева в Кремле, в Белом Доме сменилось 5 президентов, то за время Рейгана, в Кремле сменилось уже 4 лидера, из них 3 в течение только первого президентского срока Рейгана находились в инвалидном состоянии, не могли без посторонней помощи ни ходить, ни сесть, ни встать, ни даже застегнуть пальто и были постоянно окружены свитой врачей и ассистентов — подобно тому, как американский президент телохранителями. Их можно было демонстрировать миру в качестве наглядного примера несомненных успехов советской медицины в области геронтологии, но никак не в качестве полноценных руководителей сверхдержавы. Сам Кремль не жалел на геронтологию — как и на армию — средств, хотя доступ к ней был строго ограничен его собственными обитателями. Чтобы убедиться в успехах этой самой передовой и элитарной области советской медицины, достаточно сравнить средний мужской возраст в СССР, который едва дотягивает до 62, с тем средним возрастом, до которого доживают члены Политбюро — к 1985 году — около 77 лет. То есть члены Политбюро на 15 лет больше! Это к вопросу о социальном равенстве при “развитом социализме". В Кремле что ни человек то рекорд, и кремлевские возрастные показатели вполне достойны войти в знаменитую книгу мировых рекордов Гиннеса.

В самом деле, если во время Второй Мировой войны Сталин возглавлял одно из самых молодых правительств в мире, то в первой половине 80-х годов в СССР было самое старое руководство, чем где бы то ни было в мире и чем когда бы то ни было в России.

К примеру, если Брежнев был самым старым за всю тысячелетнюю русскую историю руководителем, умершим в своем кабинете, то Черненко достиг высшего поста в самом преклонном возрасте (72!), чем кто бы то ни было из его предшественников за ту же тысячу лет русской истории. Напомним для сравнения, что Хрущев был снят в 70 лет под предлогом “преклонного возраста".

В 1985 году в Кремле были самые старые за всю советскую историю премьер (Тихонов — 80 лет) и министр иностранных дел (Громыко — 75), а умершего за полтора месяца до смерти Черненко самого старого русского Министра Обороны маршала Дмитрия Устинова сменил другой маршал 73-летний Сергей Соколов. В таком почтенном возрасте еще никто не попадал на эту ключевую для сверхдержавы должность. Из 117 министров и председателей государственных комитетов больше четверти было старше 70-ти лет. Причем большинство получило свои министерские синекуры при Хрущеве, либо в самом начале брежневской эры. Самый старый из них, Ефим Славский, 1898 года рождения, бессменный в течение почти трех десятилетий министр среднего машиностроения, был назначен на этот пост вскоре после смерти Сталина и ответственен за производство ядерного оружия. Не удивительно, что это та область, в которой Советский Союз начал катастрофически отставать в последнее десятилетие от США, и к развитию американской технологии относится