Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Топливо закончилось полностью почти в самом конце их арочной траектории полета, и остаток пути им пришлось падать, плюхнувшись друг на друга, на покрытом ржавчиной холме.
* * * * *
Дважды драконы и их всадники бросались друг на друга, и дважды чудовища, с трудом дыша в чистом воздухе, не пронизанным ни чумой, ни дымом драконьего огня, изрыгали потоки пламени на фланги и крылья друг друга. И оба раза, к чередующимся облегчению и раздражению Таисии, залпы проходили мимо обеих команд наездников.
- Черт бы его побрал! - рычала альбинос.
- Вы слишком равны между собой, - сказал Голозар. - Прекрати пытаться его сжечь. У тебя есть когти и клыки. Ты не пушка, ты дракон.
- Я останусь, - сказала, хрипя, драконша, - я выживу. А синий издохнет. Машина ранила его первой, но я не отдам машине эту победу. - Драконша тяжело дважды втянула воздух, и продолжила, задыхаясь. - И все же... я устала, - признала она. - Огонь... мне нужно время для перезарядки.
- Клыки и когти, - сказала Таисия. - Нет времени на отдых.Извини.
- Ты тут главная, - сказала альбинос без особой искренности. Драконша расправила свои потрепанные, опаленные крылья, и подняла передние лапы, растопырив когти, подобно хищной птице. Синий дракон Хока, готовя очередной залп огня, слишком поздно заметил изменение в тактике альбиноса. Серебряные когти драконши-альбиноса вонзились в шею Синего дракона, который взвыл от жуткой боли и удушья. Драконша Таисии сдавила лапами горло своего противника и резко сменила направление полета. Она с силой потянула влево, выворачивая шею Синего дракона, словно пробку, с громким тошнотворным хрустом.
Зомаж Хок, в свою очередь, по инерции, продолжил лететь уже без дракона, вопя от ужаса и неожиданности. Его полет - и его жизнь - завершился жутким падением головой о металлический выступ в скале. Таисия слышала, как он проклинал ее имя все время, пока он летел вниз.
Одна угроза отпала. Отпала, и разбилась насмерть. Сердце Таисии горело горьким, мстительным удовлетворением, но праздновать было рано. Они все еще были в опасности.
- Хока больше нет, - крикнула она Голозару, и, прильнув к нему, прошептала так, чтобы слышал только он. - Драконы должны погибнуть тоже. Оба. Они слишком опасны.
- Знаю, - сказал Голозар. - Держись, я постараюсь смягчить нашу посадку,как смогу.
Груул мог с тем же успехом пытаться укротить ураган, поскольку альбинос в это время совсем обезумела, поглощенная приступом кровожадности. Ее серебряные зубы вгрызлись в тело умирающего Синего дракона, вырывая из него куски плоти, которые она тут же выплевывала в стороны. Задними лапами она обхватила хвост Синего дракона, и резким рывком оторвала его от позвоночника поверженного врага.
Все это время, Таисия и Голозар, напрягая все свои мышцы, пытались заставить свое обезумевшее ездовое чудовище, вгрызшееся в тело Синего соперника, сменить курс и медленно спускаться все ниже и ниже. Альбинос летела вслепую, доверяя Голозару управление ее полетом, пока сама она была с головой погружена в потрошение своего сородича.
Ни один из драконов не заметил острых миззиумных выступов вовремя. Таисия сама едва их не просмотрела и, с жутким хором нечеловеческих воплей, громадные чудовища на полной скорости налетели на острые пики, пронзившие их массивные тела.
Несколько последующих минут прошли, как в тумане. Таисия была уверена, что потеряла сознание, потому, что следующее, что она помнила, было то, что она лежала поверх Голозара, который, в свою очередь, валялся на искореженном, изувеченном, и окровавленном теле драконши-альбиноса. Она чувствовала медленные вздымания и опадания грудной клетки Груула. Он был жив. Синий дракон являл собой практически неузнаваемую массу чешуйчатого, сырого мяса.
Таисия чувствовала, как грусть и облегчение сражались в ее сердце, видя, как красный глаз альбиноса с немым укором посмотрел на нее, затем, блеснув, погас навсегда.
Какое-то время она все еще смотрела на него, но затем, ее взгляд привлекло нечто, что возникло в небе над Утварой в громовом раскате. Это был не дракон.
Но крылья у него были.
* * * * *
Кос моргнул. Ему показалось, что он на мгновение увидел куга мот, и он был вовсе не призрачным светящимся шаром, а твердой сферой с завинченными иллюминаторами и оболочкой, выкованной из начищенного миззиума, бронзового оттенка.
Затем сфера исчезла, и вернулась боль. Шизм оставался на месте. Он был ярким, ослепительно ярким. Ярче солнца, шире и больше, чем когда-либо ранее. Он был прекрасен, и Кос чувствовал, как он манит его к себе. Как он тянется к его душе.
Сердце в его груди начало биться все быстрее и быстрее. Он кашлянул, и Крикс сказала ему, что они приземляются, и чтобы он держался крепче. Кос едва мог трезво соображать. Биение сердца заглушало ее голос. Он первым коснулся земли, не отводя глаз от Шизма, и покатился кубарем, пока не ударился об обломки камней.
- Кос, - прокашлялась гоблинша, - ты в порядке?
Кос не ответил. Он не чувствовал собственных ног, а его левая рука вопила от боли и требовала срочного внимания. Кажется, она была сломана, раздроблена о камни. Вместо ответа, он поднял вторую руку и указал наШизм.
- Ярко, - прошептал он. - Так ярко.
- Что ярко? - спросила Крикс. - Шизм. Да, он... Погоди, Кос, слушай меня. Не уходи. Не смотри на него, он...
- Он прекрасен, - сказал Кос. - Я ее вижу. Она вернулась.
- Кто? - спросила Крикс.
Шизм разорвался на куски, разбившись, словно стеклянное блюдо, в центр которого, с той стороны, швырнули камень. Рассветное небо также, казалось, разбилось на куски, но за разлетевшимися стеклянными осколками было все то же небо... Только более ясное, более резкое для глаз Коса.
Из разбитого центра появилась ангел. От ее вида, на его глазах проступили слезы.
- Это она, - сказал Кос.
Летящий силуэт становился крупнее, приближаясь, и становясь все более отчетливым и различимым. Ангел летела прямо к Косу и гоблинше.
Кос помахал ей, когда Пушок подлетела ближе, но его вырывающееся сердце заглушило даже его собственный голос, выкрикивающий имя его старого друга. Он помахал ей, но затем его рука стала слишком тяжелой.
На долю секунды, бешенная пульсация в его ушах стихла, и он насладился этой короткой вечностью божественной тишины, когда Пушок подлетела ближе и голосом, не издававшим ни