Голубые глаза Катерины вспыхнули невероятной радостью. Тайга окружала ее со всех сторон…

Парфенчиков заглатывал ложку за ложкой. После пятой он передал мешочек молотого мака Григорию Семеновичу и взялся за булку с чаем. «Сейчас раскроется, — думал он, — тогда и появится профессор Кошмаров. Буду его упрашивать создать русмак, нанопилюлю вечного кайфа. — Эй, очкарик! Явитесь! Есть, что рассказать вам об эффекте нанопилюли, улучшающей русский этнос. Профессор, где же вы? Я уже почувствовал, что сила маковой головки будоражит голову. Ох, как зачесался нос, шея, как подсох язык, участился пульс. Ну, где вы, Кошмаров? А, здравствуйте, приветствуем вас! Поздравляем. Ваша нанопилюля, названная нами рукген, начала шествие по России. С первой гражданочкой Катенькой Лоскуткиной уже начались необычайные превращения. Некоторое время мы наблюдали за ней. Потрясающие изменения. Она стала совершенно другим человеком. Ее не узнать. Мы будем и дальше докладывать о ее метаморфозах. Чрезвычайно любопытно!

— Поздравляю! Честно сказать, не ожидал такого потрясающего эффекта, — улыбаясь, присоединился Помешкин. — Виртуозное воздействие, пациентку не узнать. — Он вдруг отвлекся от очкарика, его глаза вспыхнули, Григорий Семенович почувствовав торжественную кабалу волшебного цветка.

У нас к вам, профессор Кошмаров, убедительная просьба, — вкрадчиво начал Петр Петрович. — Хотим упросить вас создать особую нанопилюлю — русмак. Если уж вы занимаетесь нанотехнологиями, то, бесспорно, сможете нам помочь. Для нас это будет великим облегчением. Отпадет необходимость высеивать мак, быть постоянно привязанным к молотому порошку, к ложке, краюхе хлеба, глотку воды, чая. Если я попал в кабалу, до сумасшествия влюблен в это свое необыкновенное состояние, то маковая зависимость должна быть вечной, всепобеждающей, всепроникающей — на все времена и для всех клеток парфенчиковской плоти. Не от приема до приема, не от ложки до ложки, не от порции до порции, а тотальной! Я вообще должен состоять из кукнара! Только он дает пищу для высокой игры ума! Зачем мне другая субстанция? Дайте нанопилюлю русмак! Поставьте смелый научный эксперимент! Утрите нос мировому сообществу. Для генной инженерии ваше детище станет весьма полезным исследованием. Ну что, профессор? Соглашайтесь!..

— А что думает твой приятель Помешкин? Его тоже соблазняет вечно воспаленное сознание? Ведь вернуться вспять будет невозможно! Этот эффект будет сопровождать вас до гробовой доски, а может, и в загробной жизни, — очкарик бросил испытующий взгляд на Григория Семеновича.

— Даю официальное согласие на участие в эксперименте. Готов подписать любой документ! — Помешкин нетерпеливо замахал руками. — Мне особенно понравилось, что нанопилюля будет действовать на все времена, и даже в другом мире. Потрясающе! Невероятно! — Молодой человек усмотрел в русмаке нечто большее, чем банальную случайность. Скорее это закономерность развития собственной судьбы, в последнее время с трогательнейшим постоянством тяготеющей к абстракции.

— Но русмак совершенно не означает, что мы отказываемся от экспериментов по совершенствованию русской нации, — радостно продолжил Парфенчиков. — Считайте, что русмак станет премией за наше активное участие в опытах с нанопилюлей рукген. Долг платежом красен. Не хочу брать вас за горло, но других исполнителей вашей научнопатриотической программы у вас нет и, по моему представлению, быть не может. Впрочем, вынужден использовать все же национальную традицию: сегодня деньги, профессор, то бишь русмак, а завтра стулья, то бишь вовлечение в эксперимент с рукгеном новых и новых соотечественников. На фоне нашего с Помешкиным безрассудства и восторга, постоянно требующих необыкновенное растение, обновленный русский человек будет выглядеть более совершенным, управляемым и дисциплинированным. Это не может не радовать ваше профессиональное самолюбие, к которому, чувствую, вы внимательно прислушиваетесь.

— Кто станет следующим подопытным? — вежливо спросил очкарик. — Вы знаете, конечно, что эксперимент такого рода удается лучше всего тогда, когда выбирается контрастный материал, на котором четко прослеживается динамика изменений.

— В городе опять появился Ефимкин, но уже опущенный и подавленный. Как вам эта кандидатура? Ведь я так понимаю, что вначале мы меняем плохой товар на хороший… А в этой личности много гадкого, — торопливо предложил Григорий Семенович.

— Не согласен! — перебил Парфенчиков. Следующими подопытными станем мы с Помешкиным. А потом Ефимкин и все другие по программе национального совершенствования. Впрочем, лично я не возражаю против участия и в других ваших научных экспериментах, меняющих человеческую суть. Уж очень она, эта массовая суть, с которой постоянно самым дурацким образом сталкиваешься, меня достала. Должен покаяться: в недалеком прошлом, до знакомства с кукнаром, я даже мечтал найти силы повоевать с ее жутковатыми, нелепыми, отталкивающими образцами. Приколоть их на булавку, как энтомологи прикалывают экзотических бабочек на коллекционных стендах. Поразительно, какое только желание не возникнет в сознании Парфенчикова.

— Я не против Ефимкина. И тезис, что вначале мы меняем плохих на хороших, мне пришелся по душе, — усмехнулся профессор. — Я тут как-то подслушал, что у вас, Григорий Семенович, заведен архив на многих граждан вашего города. Вы там что, делите публику со знаками плюс и минус?

— На многих заведено подробнейшее досье, — сухо, но с затаенным чувством гордости, подтвердил Помешкин. — Я человек аккуратный, предпочитаю во всем порядок.

— Так что, можем на вас полагаться? Вы уж точно знаете, кого первого надо изменять? — допытывался профессор.

— Так-так!

— Когда же вы ждете от меня нанопилюлю?

— Чем раньше, тем лучше, — быстро вставил Петр Петрович. — Без нее мы не продолжим эксперимент.

— А пока русский человек будет довольствоваться жалким шестнадцатым местом на интеллектуальной карте Европы. Торопитесь! — поддержал Помешкин.

— У меня есть отдельные предварительные разработки. Если успею, то появлюсь у вас нынешним вечером. Еще раз хочу предупредить: назад не проситесь. В мире грез и фантазий вы останетесь навечно. Пока! — попрощался очкарик.

— Жду не дождусь этого великого события! — усмехнулся Парфенчиков.

— Я знал, что именно к этому мы придем! Браво! — с важным видом кивнул Григорий Семенович.

Профессор исчез. Приятели остались одни.

— Чем заняться? Какую тему избрать для размышлений? Общую или частную? — бросил себе под нос Петр Петрович, впрочем, вполне могло создаться впечатление, что он адресовал вопрос Помешкину.

— Хочу остаться наедине с собой. Одиночество для меня намного ценнее, чем общение, — тоже как бы между прочим заметил Григорий Семенович.

Было совершенно непонятно, к кому он обращался. Вроде не к Парфенчикову. Встречаются люди, разговаривающие сами с собой, но себя при этом не слышащие. В подобном состоянии, видимо, и находился господин Помешкин.