Мать поднялась из-за стола, бледная, тощая, костлявая,и подошла к старшему сыну.

— У нас нет еды!

— Я знаю, мама…

— У нас нет денег!

— Я знаю, мама…

— Мы лишимся этого дома.

— Нет, мама!

Но мать не успокаивалась; она все приближалась и приближалась. А он пятился, пока плечи не прижались к стене.

— Дрянной мальчишка, гадкий мальчишка, неблагодарный, эгоистичный мальчишка. За что я только наказана таким отвратительным сыном, как ты!

Его брат плакал. Бульон остывал на столе. И мужчина-ребенок понял, что теперь уже нет избавления. Отца не стало. И его место заняло новое чудовище.

Он стоял, опустив руки. Подставляя лицо. Первый удар был почти неощутимым по сравнению с отцовскими. Но мать училась очень быстро.

И он ничего не делал. Держал руки по швам. Позволял матери бить себя. Потом медленно сполз на горячий пыльный, пол, а мать пошла за отцовским ремнем.

— Убегай, — сказал он брату. — Беги, пока можешь.

Но брат был так испуган, что не мог двинуться, а мать быстро вернулась, размахивая в воздухе кожаным ремнем и наслаждаясь его свистом.

Мужчина внезапно проснулся. Дыхание его было неровным, глаза дико блуждали. Где он? Что случилось? На миг ему показалось, что черная пустота овладела всем. Потом он сориентировался.

Он стоял посреди комнаты. И держал в руке коробок спичек, первая была уже наготове в пальцах…

Мужчина положил спички на стол, поспешно отошел от него, держась за голову и внушая себе, что еще не безумен.

Нужен аспирин, нужна вода, нужно что-то гораздо более действенное. Нет еще, нет еще, не сейчас. Пальцы скребли небритые щеки, вжимались в виски, словно одной силы воли хватило бы, чтобы череп не раскололся.

Надо не выпускать его. Еще немного. Недолго.

Ощущая беспомощность, он поймал себя на том, что снова смотрит на спички. А потом понял, что нужно сделать. Взял коробок со стола, держал эти драгоценные палочки в руке и думал о том, что давным-давно не приходило на ум.

Об огне. О том, что все прекрасное должно погибнуть. А затем вспомнил тот день в лачуге и то, что произошло дальше.

Округ Ли, штат Виргинии

1 час 24 минуты. Температура 34 градуса

— В жизни не видел столь безответственного ведения дела. Неумелого, даже преступного, черт возьми! Если мы упустим этого человека, то, Богом клянусь, я потрачу два года, чтобы превратить вашу жизнь в сущий ад. Уезжайте отсюда сейчас же. И не вздумайте показываться в Квонтико. Я знаю о ваших разговорчиках с особым агентом Кэпланом и Эннунцио. Если хотя бы ступите ногой на территорию академии, я прикажу вас тут же арестовать. Ваша работа над этим делом закончена. Насколько это касается меня, закончена вся ваша треклятая карьера. А теперь проваливайте с моих глаз.

Особый агент Хэркус наконец завершил свою тираду и стремительно ушел. От жары его синий блейзер обвис на плечах. Пот, блестевший на его лице, когда он начал орать, теперь катился градом. Словом, он выглядел, как все агенты ФБР, съехавшиеся теперь на заброшенную лесопилку.

— Кажется, ты не особенно ему нравишься, — сказала Рейни Куинси.

Он повернулся к ней.

— Ответь мне честно. Я выгляжу так же нелепо в синем костюме?

— Большей частью.

— Вот как. Узнаю это с опозданием на сорок лет.

Они пошли к своей машине. Несмотря на легкий тон разговора, оба понимали серьезность своего положения. Разнос, который устроил им Хэркус, был нешуточным. Они отстранены от дела, отлучены от академии, и когда весть об этой неприятности разойдется, наверное, лишатся возможности быть консультантами в тесном, сплоченном мире расследования важных дел. Репутации создаются годами, но рушатся в течение минут.

Куинси ощутил противную пустоту в желудке, чего не было уже очень долго.

— Когда возьмем Экокиллера, они быстро забудут об этом, — заверила его Рейни.

— Возможно.

— Безответственность бывает только при неудаче. Добейся успеха, и она сразу же превращается в своеобычность.

— Верно.

— Куинси, в распоряжении этих людей находился тот же труп и те же улики, что и у нас прошлой ночью, а их даже не было в этом районе, когда ты позвонил им. Ведь если бы не пошли на крайность, эта девушка до сих пор плавала бы в пещере, и обнаружение четвертой жертвы ничуть не приблизилось бы. Хэркус зол только потому, что ты опередил его. Неприятно, когда тебя превосходят, особенно посторонние.

Куинси остановился.

— Нет! Я не об этом чертовом деле. Плевать на него. Ты совершенно права. Сегодня неудачник, завтра герой. Это постоянно меняется и никакого значения не имеет.

Рейни замерла. Куинси видел в тусклом лунном свете, как побледнело ее лицо. Он редко выходил из себя, и теперь это зачаровывало и пугало ее.

— Рейни, я хочу, чтобы между нами было все ясно.

В лице ее что-то дрогнуло. Она опустила взгляд.

— Знаю.

— Дороже тебя у меня нет ничего на свете, и если я не дал тебе это понять, значит, я полный идиот.

— Ты не полный идиот.

— Относительно детей не знаю. Буду честен: одна только мысль о них смертельно пугает меня. Рейни, я не был прекрасным отцом. И сейчас не прекрасный отец. Но хочу об этом поговорить. Если ты действительно очень хочешь их, то я по крайней мере подумаю об этом.

— Хочу.

— Хорошо, тогда будь со мной откровенна. Ты хочешь только детей? Потому что я пытался… размышлял… Рейни, я просил тебя выйти за меня замуж, почему ты ни разу не сказала «да»?

Глаза ее наполнились слезами.

— Полагала, что ты никогда не перестанеш просить. Идиот не ты, Куинси. Это я идиотка.

Куинси почувствовал, что мир закружился. Он думал… Был так уверен…

— Значит…

— Говоришь, ты боишься завести детей? Черт возьми, Куинси, я боюсь всего. Боюсь обязательств и ответственности. Боюсь разочаровать тебя и боюсь, что когда-нибудь побью своего ребенка. Мы становимся старше, однако никогда не избавляемся от прошлого. И мое маячит за мной громадной тенью, от которой я отчаянно хочу освободиться.

— Рейни…

— Я твержу себе — будь счастлива тем, что имеешь. Ты, я — это хороший жребий, лучшего и представить нельзя. Мы делаем важную работу, встречаемся с важными людьми, и это неплохо для женщины, которая была живой боксерской грушей. Но… но теперь я места себе не нахожу. Может быть, счастье похоже на наркотик. Примешь чуть-чуть, потом хочешь больше. Не знаю, Куинси. Я очень хочу не желать многого, но, кажется, ничего не могу с собой поделать. Хочу более полной жизни для нас обоих. Хочу… детей, забор из белого штакетника и, возможно, чехол на чайник, хотя ни разу их не видела. Наверное, ты испуган. Но я совершенно уверена, что сошла с ума.