белье студентов-пансионеров, которые своими грошами приносят храму скудный доход. Татами в комнатах старые и сырые, дерево потемнело. Алтари и статуи покрыты паутиной, и повсюду ужасный беспорядок! И вот ради этого я отказалась от комфорта своей прежней жизни? Жить в маленькой убогой клетушке в полуразрушенном храме, служа сиделкой при умирающем старике?

Должно быть, мне не удалось скрыть свое разочарование, потому что старый священник начал беседу с извинений. Мы сидели на подушках в его кабинете в покоях настоятеля. Из-за его спины с алтаря на меня смотрела пыльная статуя Сенджу Каннон, Бодхисаттвы Сострадания с одиннадцатью головами и тысячей рук. Тело старого священника было обмякшим, как гниющая хурма, взгляд рассеянно блуждал по комнате. Лицо было осунувшимся, а щеки покрыты седой щетиной.

«Мне очень жаль, – сказал он. – Я уверен, вы совсем не этого ожидали. Такая привлекательная молодая леди-монах, как вы, наверняка предпочла бы практиковать дзен в более элегантном храме, с прекрасными свитками, великолепными статуями и тихим садом, а не в этой унылой запущенной обители, ухаживая за больным стариком».

Даже не взглянув на меня, он точно знал, о чем я думаю. Мне стало стыдно, что он видел меня насквозь, и я хотела возразить, но еще не закончил.

«Видите ли, я тоже надеялся, что мне пришлют сильного, молодого монаха мужского пола, который сможет привести в порядок сад и здание. Умный, молодой монах-мужчина с деловой сметкой и свежими, новыми идеями по сбору средств, который мог бы привлечь новых меценатов и прихожан, стать моим преемником и занять пост настоятеля, когда я умру. – Тут он вздохнул и мягко добавил: – Но, конечно, я не могу ожидать так много от такой юной девушки».

Я живо помню этот момент. Я стояла перед ним на коленях. Спина у меня напряглась, а лицо покраснело. Во мне вскипела уязвленная гордость, и я ответила, едва сдержавшись, чтобы не перейти на крик: «Ходзе-сан! Может быть, я всего лишь женщина-монах, но я сильная и способная! Я приведу в порядок ваш храм и организую ремонт. У меня есть опыт работы в бизнесе, и я придумаю, как увеличить доход и привлечь новых прихожан. Я научусь ухаживать за садом и о вас буду заботиться. Пожалуйста, дайте мне шанс!»

Я поклонилась, коснувшись лбом пола, а когда распрямилась, встретила его ясный взгляд: он внимательно наблюдал за мной из-под косматых бровей и чуть заметно улыбался.

Обида придала мне сил, и я очистила каждый дюйм маленького старого храма. Я постирала и заштопала поношенные мантии моего учителя. Я стерла пыль с алтарей и с каждой из одиннадцати голов и тысячи рук Каннон. Я нашла рабочих, которые починили кровлю и отремонтировали стены. Я заменила отсыревшие татами и отполировала до блеска деревянные полы.

Чем больше я работала, тем ближе и дороже мне становились старый храм и мой учитель, но, к сожалению, несмотря на то, что состояние храма улучшалось, здоровье моего учителя все больше слабело. Он умирал, и с этим я ничего не могла поделать. В общем, я подвела его.

Финансовое положение храма было еще хуже, чем раньше. Ремонт стоил денег, а у нас их не было, и я ничего не сделала, чтобы привлечь новых посетителей и прихожан. Монахов-новичков называют «унсуи», что значит «облако-вода», потому что они могут уплыть и не обладают стойкостью. А я была к тому же неопытной женщиной-унсуи. Как мне спасти храм? У меня не было никаких навыков, кроме тех, которым я научилась за годы работы в издательстве модных журналов, но от них не было толку в храме. Единственным моим полезным навыком была уборка и наведение порядка.

Положение казалось безнадежным, и я не спала по ночам от тревоги. Но однажды ночью меня осенило, даже можно сказать, снизошло озарение. Я была так взволнована, что до утра так почти и не поспала, а утром пошла к учителю. К тому времени он ужасно ослаб, но еще не пропускал ни одной службы и времени дзадзэн[55]. После службы я принесла ему чай и попросила разрешения поговорить с ним. Должно быть, по моему тону он догадался, что я хочу сообщить что-то важное, и остался сидеть, несмотря на недомогание, вместо того, чтобы лечь обратно, как обычно.

«Это не займет много времени», – сказала я, а затем изложила свою идею. Я сказала, что, несмотря на первоначальное разочарование, я полюбила старенький храм и что эта любовь возникла благодаря уборке и уходу за ним, дюйм за дюймом. Я рассказала, что полюбила Сенджу Каннон, ежедневно вытирая с нее пыль, так что теперь я могу оценить ее красоту, грацию и бесконечное сострадание.

Полировка полов сообщила мне глубокую связь со зданиями храма, с деревьями, которые дали древесину для половиц, а также с монахами, которые скребли их за сотни лет до меня.

Прополка сорняков и чистка саду от мха помогли мне понять, что главное – не в том, чтобы закончить дело, а в том, чтобы выполнять его, стремясь к совершенству.

Действие связывает меня с этим мгновением, с этим сорняком, с этим клочком мха. Этот момент – моя настоящая жизнь. Я неотделима от этого мгновения, от половиц, от деревьев, от монахов, от сорняков. Сорняки потом снова вырастают, и это нормально.

Пусть это будет малость, сказала я, но может быть, мне стоит попробовать написать небольшую книгу об этом методе дзен-уборки. И может быть, кто-то ее купит и прочтет, и она кому-то поможет, и если получится, принесет немного денег для храма. Я знала, что это не великие и глубокие откровения дзен-буддизма, а всего лишь небольшие уроки, но я чувствовала, что могу поделиться ими, потому что верю в них всем сердцем и знаю, что в них есть правда.

Чистка – это практика сострадания.

Прополка – это практика веры.

Уборка – это любовь!

Книга

45

Занимался бледный рассвет. Оставив Славоя возле Евангельской миссии, они проводили Бенни по проулку до дома. Проходя мимо места, где погиб отец, Бенни осторожно обогнул его, но этого, кажется, никто не заметил. Алеф и Максон тихо обсуждали собрание, на котором они перед этим побывали, но Бенни это не интересовало. У него болела голова. Болела рука. Болела грудная клетка. Он боялся, что ребята увидят свалку, в которой он живет, или наткнутся на его мать. Поэтому, дойдя до своей калитки, он остановился, надеясь, что они не пойдут дальше, но они толкнули калитку и вошли во двор, спокойно распихивая мусор по