этого позволить. Я помню, как меня убила эта ссора, потому что глобус мне сразу же понравился, и я не хотел, чтобы мама заставляла меня отдавать его обратно. Но в конце концов она не стала этого делать. А потом папа купил мне «Светящиеся во Тьме Чудо-Звезды» и повесил их у меня на потолке над кроватью в виде специального созвездия «Веселые Оу», которое он сам придумал. А к тому времени и мама перестала злиться, так что в ту ночь мы выключили свет и завалились на мою кровать втроем и лежали, глядя на наше светящееся в темноте созвездие.

Иногда мы сидели на моей кровати с лунным глобусом и читали названия кратеров, выбирая тот, куда мы хотели бы прилуниться. Мама всегда выбирала Залив Росы или Залив Радуги, а папе нравилось Озеро Грез. Я всегда выбирал Море Паров, которое находилось рядом с Заливом Зноя, потому что мне нравилось, как звучат эти слова, особенно после того, как я посмотрел и узнал их значение. Никто из нас не выбирал Море Спокойствия или Океан Бурь, потому что там уже высаживались другие астронавты. И никто, кроме папы, не отправлялся на обратную сторону Луны, по крайней мере, нарочно. Но иногда мы играли: крутили глобус и по очереди, закрыв глаза, опускали на его поверхность палец, чтобы вращение прекратилось, и где остановился твой палец, туда, значит, ты и попал, и ты должен был придумать историю об этом. Это была хорошая игра, но потом мама три раза подряд попала в Море Кризисов, а папа все время прилунялся в таких местах, как Болото Эпидемий и Озеро Смерти. Он смеялся, но маму это напугало, и мы перестали играть.

Но перед этим, помнится, мама как-то раз попала в Море Изобилия и придумала историю о женщине-астронавте, которая прилунилась там, а затем вернулась на Землю и начала рожать детей. Все они были белыми мальчиками, и она дала им имена в честь малых лунных кратеров: Коперник, Клавий, Шиккард, Гумбольдт, Белькович и Аль-Хорезми, и нам пришлось запоминать имена и учиться их произносить. Я сейчас уже не помню всех, но их было намного больше, как минимум двадцать белых сыновей, и все они оказались крошечными астронавтами, и матери приходилось присматривать за ними, потому что земная гравитация плохо их держала и они все время улетали. Если они взлетали в доме, это еще было не страшно, потому что они просто стукались головой о потолок и начинали плакать, тогда мама забиралась на стремянку, хватала сына за ногу и опускала вниз. А вот на улице было сложнее: когда они выходили погулять, ей приходилось привязывать их веревкой за ногу. И когда она шла по тротуару со всеми этими маленькими мальчиками на веревочках, подпрыгивающими, как большая связка бледных гелиевых шаров, все люди на них таращились.

Это была действительно превосходная история, и мама несколько недель добавляла в нее новые подробности. Я не помню, где был отец в этой истории. Наверное, вообще не было никакого отца. Видимо, женщина-астронавт была матерью-одиночкой, а сыновья стали рождаться из-за ее приземления в Море Изобилия, и весь смысл этой истории был в том, что им с самого начала не нужен был отец. У нее и ее белых сыновей было много интересных приключений, но потом сыновья начали расти, и чем больше они становились, тем труднее было маме удерживать их на земле, и у них начались проблемы в школе и все такое. В конце концов все стало настолько плохо, что им пришлось собраться на семейный совет, и сыновья сказали маме, что им нужно вернуться на Луну. По их словам, это было важно для их самооценки. Им нужно было вернуться, чтобы найти каждому свой кратер, чтобы они знали, кто они такие. Услышав это, леди-астронавт была очень опечалена, но поняла, что должна отпустить их, чтобы у ее сыновей была здоровая личность и высокая самооценка, хоть она и знала, что ей будет без них очень одиноко. Белые сыновья предложили взять ее с собой обратно на Луну, но она отказалась, потому что она была землянином и одного полета на Луну ей было достаточно. Итак, однажды она вывела всех сыновей на улицу на веревочках, взяла маленькие ножницы для вышивания и перерезала веревочки, и сыновья один за другим уплыли в ярко-голубое небо, махая ей руками на прощание. Они становились все меньше и меньше, бледнее и бледнее, они обещали вернуться на Землю, но так и не вернулись.

Конец получился очень грустный. Не знаю, где был папа в тот вечер, когда мама закончила рассказывать эту историю. Может быть, он играл концерт или типа того, потому что мы в тот раз были с мамой вдвоем, и когда она дошла до конца, мы оба молча лежали на моей кровати и смотрели на звезды на потолке. Нам было грустно, и тогда мама сказала, может, придумаем другую концовку, и я сказал, давай, и мы так и сделали. В новой концовке, как раз в тот момент, когда самый маленький из сыновей уплывал за деревья, он случайно посмотрел вниз и увидел, что его мама плачет, и в последнюю минуту ухватился за самую верхнюю ветку очень высокого дерева и крепко держался. А поскольку он был еще маленьким, притяжение Луны действовало на него не так сильно, поэтому он смог спуститься обратно по дереву и добрался до своей мамы. Он взял ее за руку и сказал, что передумал. Он отличался от своих братьев, был более земным, и он сказал, что хочет найти себя здесь, на Земле. Так что его мама была очень счастлива, и это помогло его самооценке, а потом она привела его домой, а на следующий день они пошли в обувной магазин и купили специальную пару сверхтяжелых ботинок с блестящей осмиевой подошвой, которые притягивали его к земле, и все дети в школе захотели такую обувь, и он стал очень популярным.

Такой конец был гораздо лучше.

Осмий – это самое тяжелое вещество в мире, и сейчас мне вдруг подумалось: вот чего не хватало моему отцу. Ему нужны были сверхтяжелые ботинки на осмиевой подошве, чтобы удержаться на Земле. Помните, он сказал, что музыка – это космос и ему не нужно улетать куда-то еще, потому что ему и здесь, на Земле, замечательно? Так вот, я почти уверен, что это полная ерунда. Может быть, когда-то он и чувствовал себя так, но к тому времени, когда мне исполнилось семь или восемь, он уже входил в сумеречную