на дороге, а не на моих слезах.

На красном светофоре он, очевидно, все-таки не выдерживает:

– Билли?

Я смотрю на него, вижу его тревогу, множество вопросов и в то же время столько утешающей нежности, что мне приходится отвернуться, чтобы не разреветься. Седрик кладет руку мне на плечо, так бережно меня касаясь, будто я могу сломаться. Потом аккуратно наклоняется ко мне, все так же настороженно, словно готов в любой момент отпрянуть. Когда он оказывается совсем близко, я сдаюсь и с закрытыми глазами прислоняюсь лбом к его лбу.

– Он тебя?.. – Седрик дрожит и говорит так тихо, что я скорее чувствую его слова, чем слышу. – Если он сделал тебе больно, то…

Я поспешно мотаю головой:

– Нет.

«Он бы не стал», – чуть не говорю я, вот только теперь уже не могу быть в этом уверена.

– Он просто хотел, чтобы я осталась здесь. В Лондоне.

– С ним. – Это не вопрос, и тем не менее я киваю.

– Он лишит меня работы в музее. Вот чем он меня шантажировал. А я так запаниковала, что… – У меня срывается голос.

Седрик ждет, пока я договорю. Затем холодно улыбается.

– У него не получится.

Только он ошибается. Седрик не имеет ни малейшего представления о том, что у Тристана на меня есть.

– Получится, ему просто нужно им…

У меня вибрирует телефон, и я вздрагиваю. «Уинстон Фолкнер» отображается на экране, где в лучшем мире светилась бы надпись «Папа».

– Подожди секунду, пожалуйста. Мне надо ответить.

Седрик кивает, переключает передачу и едет дальше, пока я собираюсь с силами и нажимаю на зеленую трубку.

– Пап?

– Что на тебя нашло?

Он так громко орет, что Седрик поворачивается ко мне. Глаза у него потемнели от неожиданного гнева.

– Папа, я все тебе объясню.

– Немедленно езжай сюда! Сибил. Заканчивай с этим сейчас же! Ты быстро едешь в бюро и…

– Нет. – Кажется, что это очень короткое слово. Обычно даже крошечное. И все же каким-то образом в нем ощущается сила. В голове крутится вопрос, когда я делала так в последний раз – возражала отцу. Говорила ему «нет», хотя бы в какой-нибудь мелочи.

Вспомнить не получается.

– Ты больше не сбежишь! – напускается на меня он, и мое второе «нет» становится чуть крупнее.

– Нет. Я не убегу. – Во всяком случае, пока мы не поговорим. Это мой долг перед ним, и я смогу его выполнить. – Но мне нужно немного времени. Я приеду к тебе позже.

– И я должен тебе верить?

– Да. – Я сбрасываю вызов, прежде чем начинаю рыдать.

– Билли. Эй, эй, Билли. – Седрик разрывается между необходимостью следить за дорогой и желанием меня успокоить. Нащупав мою ладонь, он быстро ее сжимает.

– Ты же не пойдешь туда одна?

Вместо ответа я всхлипываю. Эмили сзади растирает мне плечи.

– Мы можем пойти с тобой, – предлагает она.

Мысль о том, как они провожают меня до кабинета отца и держат за руки, стоя справа и слева от меня, кажется настолько абсурдной, что мне почти хочется засмеяться.

– Ты правда собираешься туда идти? – Меня нервирует прагматизм в вопросе Седрика.

– Придется. Не могу же я делать вид, что ничего не случилось. Не могу опять… – Сбежать. Теперь отец знает, где меня искать. Теперь все знают. Они не оставят меня в покое, а я прекрасно осознаю, где проходят мои границы. Постоянную эмоциональную бомбардировку со стороны папы или Тристана я не выдержу.

– Он может приехать к нам, – говорит Седрик со своей четвертьулыбкой и притаившейся в уголках глаз искоркой воинственности. – У нас ты в безопасности. Вы поговорите, ты скажешь ему все, что должна сказать, и вы все проясните. А если он на тебя закричит – если хотя бы повысит на тебя голос, то мы тут же его вышвырнем. В «Улиточном замке» не орут.

– Наш дом, наши правила, – подтверждает Эмили с уверенностью, которой я от нее не ожидала. – И он называется «Малиновый сад», не слушай этого придурка.

Моим первым импульсом было ответить решительное «нет». Пустить в уютное жилище Лоры и Эмили моего отца, который мгновенно наполняет своим сверхчеловеческим присутствием любое помещение, куда заходит… просто пригласить его туда… Не могу.

– Мы оставим вас одних, – обращается ко мне Седрик. – Ты сможешь поговорить с ним наедине. А мы будем рядом, просто на случай, если понадобимся тебе.

– Только, – откликаюсь я, отчасти допуская мысль о безопасном месте для предстоящего разговора, – если Лора согласится.

Уже через секунду Эмили утыкается в свой телефон и пишет сообщение. Ответа долго ждать не приходится, и вскоре динамик озвучивает голосовое сообщение, которое прислала Лора.

– О чем бы ни шла речь, естественно, Билли и ее отец могут здесь поговорить. У вас все нормально? Тогда почему вы едете обратно? Разве вы не собирались на демонстрацию?

Пока Эмили снова печатает, Седрик останавливает машину на обочине.

– Если хочешь, я сам позвоню ему и скажу это.

– Ты не обязан. Он… – Он с легкостью наорет на тебя так же, как орет на меня, ответила бы я, однако Седрик меня перебивает.

– Знаю. Но все равно хочу. Можно? Мне хочется хоть сделать что-нибудь.

Ты и так много делаешь. Я кладу ему в ладонь свой смартфон. Будем откровенны: папа все равно бы не приехал, если бы я ему это предложила.

Седрик нажимает на номер и подносит трубку к уху.

– Хей, – говорит он сразу после того, как папа громко рявкнул ему в ухо: «Сибил!»

Не думаю, что с Уинстоном Фолкнером когда-либо прежде здоровались лаконичным «Хей». В этих трех буквах ощущается скауз. Вероятно, этим и объясняется последовавшая далее тишина, которой Седрик спокойно пользуется, как будто на то и рассчитывал.

– Билли к вам не приедет. – В его голосе звучит уверенность, в которую мне хочется укутаться. Какое-то время он слушает, после чего произносит: – Можете ругаться дальше, но тогда я положу трубку и перезвоню вам позже. Либо позвольте мне кое-что вам предложить. – Он слушает. Расслабленно. С четвертьулыбочкой. – Приезжайте через час на Джозеф-лейн, 18. Там вы сможете поговорить с Билли. Причем спокойно. … Да. … Нет. … Скажите, похоже, что я ее психолог? Расскажите это ему. … Нет. … Тогда перестаньте. Подумайте об этом. Пока.

Седрик завершает звонок, выключает телефон и протягивает его мне.

– Думаю, он приедет.

Я делаю вдох и очень медленно выдыхаю. Сердце дико колотится.

– Не бойся, – просит Седрик. – Все будет хорошо.

Но вот тут он ошибается. Очень сильно.

Потому что, прежде чем разобраться с отцом, мне предстоит справиться кое с чем потруднее.

БИЛЛИ

Мы проезжаем мимо грязного верного коричневого