– А вас-то наградили? – поинтересовалась вдова.

– И впрямь, – спохватился Шматов, – не могли же они тебя обойти!

– Естественно, – ухмыльнулся Дмитрий и достал из-за пазухи медальон с императорским портретом. – Гляди вот, что дали на прощание перед отставкой.

– Как это? – изумился Федор.

– Да вот так, дружище. Я теперь человек вольный!

– Красивая вещь, – задумчиво заметила Анна, разглядывая царский подарок. – Поди, больших денег стоит!

– А черт его знает, – отозвался с набитым ртом Будищев. – Я его в любом случае продавать не стану. Какая-никакая, а память. Тем более там с обратной стороны написано.

– Поручику Будищеву в память об оказанных услугах от неизменного благосклонного Александра, – прочитала вдова Виртанен. – Ишь как!

– Отчего же тогда в отставку? – спросил Шматов. – Я думал, ты еще превосходительством станешь!

– Генералов в России как собак нерезаных, – усмехнулся гость, отложив в сторону ложку, – так что как-нибудь обойдусь.

– А я жениться надумал, – сообщил Федя, наливая по второй.

– Хорошее дело, а на ком? – не удержался от ерничества Дмитрий, но, заметив, как вытянулось лицо хозяйки, тут же повинился: – Ну прости дурака, Аннушка. Сама знаешь, язык у меня без костей!

– Да ну вас! – обиженно отвернулась будущая потомственная гражданка и демонстративно вышла в соседнюю комнату.

– Зачем ты так? – нахмурился друг.

– Извини, брат, – посерьезнел Будищев. – Просто есть одна вещь, которую я должен тебе рассказать.

– Какая еще вещь?

– Я хоть от двора и отставлен, но уж больно многим большим людям успел мозоли отдавить. До меня им не добраться, тем более что я собираюсь на время уехать из России, а вот на тебе и твоих близких они могут попробовать отыграться.

– С чего бы это? Я человек маленький.

– Знаешь много. Точнее, можешь знать, но им это без разницы.

– О чем?

– О том, кто и как старался на тот свет нашего государя отправить.

– Вот оно что, – задумался Шматов, – и ты, стало быть, уедешь?

– Ненадолго. На год или два. Хочешь со мной?

– Ежели по совести, то нет, – мотнул головой парень, после чего, будто спохватившись, продолжил взволнованным голосом: – Сам знаешь, я за тобой и в огонь, и в воду пойду, да только…

– Что?

– Пожить хочется по-людски. Без стрельбы, без бомб, без смертоубийства. Даст бог в купцы выбиться, а нет, так и ладно. С Аннушкой детишек народить… А ты ведь не удержишься, куда-нибудь да встрянешь?

– Очень может быть, – согласился Дмитрий, – ну что, еще по одной?

– Ага. Давай!

* * *

Похороны государя, отставка старого и назначение нового правительства и предстоящая коронация взбудоражили высшую знать империи. Было понятно, что корабль государственного управления скоро круто развернется, и кто знает, кому суждено остаться у руля, а кого, быть может, унесет за борт. Все теперь зависело от нового императора и его приближенных, самым влиятельным из которых, как поговаривали осведомленные люди, был князь Мещерский.

И хотя сам пока не занял никакой явной должности, оставаясь всего лишь простым камергером, тайное его влияние было трудно переоценить. Ходили слухи, что одного его слова было довольно, чтобы устроить или же, напротив, напрочь испортить карьеру любому придворному или сановнику. Поэтому, где бы теперь ни появлялся Владимир Петрович, его встречали подобострастные взгляды соискателей монаршей милости. Сам он, однако, ничуть не переменился, оставаясь таким же простым и любезным, как и прежде. И только взгляд иной раз выдавал в нем хищника, способного ради своей потехи играть чужими судьбами и даже жизнями.

Впрочем, были люди, которых боялся и сам князь…

Как-то вечером, когда Мещерский обедал[66] в ресторане, к нему в кабинет без спроса зашел какой-то человек. Занятый поглощением пулярки[67] под соусом из трюфелей, он не сразу обратил внимание на вошедшего, полагая, что это кто-то из прислуги, а когда все же поднял глаза, наткнулся на ледяной взгляд Будищева.

– Приятного аппетита, ваше сиятельство, – без тени улыбки на лице поприветствовал он князя.

– Благодарю, – чудом не поперхнулся Владимир Петрович. – У вас ко мне какое-то дело?

– Я зашел попрощаться, – без обиняков начал Дмитрий.

– В к-каком смысле? – с трудом выговорил Мещерский.

– Уезжаю за границу. Вполне вероятно, мы больше не встретимся, если вы меня, конечно, к этому не вынудите.

– Что вы имеете в виду?

– В России остаются мои друзья и близкие, и мне очень не хотелось бы, чтобы с ними произошли какие-нибудь неприятности. Вы меня понимаете?

– Боюсь, что не совсем…

– Бросьте! Вы прекрасно знаете, что бывает, когда страдают мои близкие. Запомните сами и передайте своим подельникам, что если хоть один волос упадет с головы моих друзей, я приду за вами. За всеми вами!

– Простите, Дмитрий Николаевич, но вы склонны преувеличивать свое значение для нас.

– О как!

– Именно так. Судите сами, мы добились всего, чего хотели. Александр Александрович вступил на престол, а значит, гибельные для России реформы будут остановлены. Других помыслов у нас нет, а вы и ваши, хм, друзья никакой опасности не представляют…

– Вы в этом уверены? – в голосе Будищева промелькнули нотки иронии, заставив совсем уже было успокоившегося князя замереть от страха.

– Да, вы человек неординарный, – вынужден был согласиться Мещерский, – но не будете же вы вести свою вендетту, пока в России не закончатся чиновники?

– Нет, конечно. Можете считать, что я вовсе отказался от мести. Не провоцируйте меня и можете спать спокойно.

– О, можете положиться на меня в этом вопросе!

– Я рад, что мы поняли друг друга, – отозвался Дмитрий, продвигаясь к выходу.

– Бон вояж![68] – светским тоном попрощался с ним князь, после чего схватил лежащую на коленях салфетку и бросился вытирать ставший неожиданно мокрым лоб.

* * *

Не обошли стороной траурные мероприятия и семейство Штиглицев. Конечно, старый банкир числился среди приближенных прежнего императора, что заставляло нынешнего относиться к нему с вполне оправданным подозрением, однако такую фигуру так просто было не задвинуть, а потому и самому барону, и членам его семьи всегда находилось место.