Преступник совершил два убийства: в 1937-м и в 1963 годах. Он преследовал одну и ту же цель — сохранить свое сокровище. Жизнь женщины, от ее рождения до смерти.

Мою жизнь.

Единственным преступником был Жак.

Жак сообщил мне все подробности. Ничего не упустил. В последние дни мои воспоминания прыгали от одной части моей жизни к другой, словно в калейдоскопе, складываясь в прихотливый, но непонятный узор. На самом деле каждое событие было лишь винтиком в тщательно продуманной схеме, спланированной и реализованной чудовищем.

Это было тринадцать дней назад.

В то утро я толкнула дверь в спальню Жака, еще не догадываясь, что меня ждет встреча с призраками прошлого.

С призраком моей судьбы.

— Подойди ближе, Стефани.

Доктор Берже подложил Жаку под спину две большие подушки. Он не лежал, а полусидел в постели. Кровь прилила у него к щекам, но руки оставались мертвенно-бледными, — я сразу заметила этот контраст.

— Подойди ближе, Стефани. Полагаю, доктор Берже все тебе сказал. Мы расстаемся. Скоро. Но прежде… Я… Я должен тебе сказать. Пока сил хватает… Я попросил доктора Берже вколоть мне что-нибудь, чтобы я продержался до приезда «скорой».

Я присела на край постели. Он вытянул вдоль тела, поверх одеяла, свою морщинистую руку, перехваченную толстой повязкой. Выше повязки волоски на руке были тщательно выбриты. Я взяла его за руку.

— Стефани, в гараже, в кладовке, лежат кое-какие вещи. Очень старые. Мои охотничьи куртки, ягдташ, патроны… Сапоги… Всякое старье. Ты их вытащи. Потом ногой разгреби гравий на полу. Увидишь люк. Если не разобрать сверху хлам, его не видно. Подними этот люк. Под ним найдешь сундучок. Маленький такой, алюминиевый. Размером с обувную коробку. Принеси его мне, Стефани.

Жак крепче сжал мне руку, но вскоре выпустил. Я не все поняла, но тем не менее поднялась. Все это показалось мне странным. Тайники, спрятанные сокровища — Жак сроду ничем таким не увлекался. Он человек простой и ровный, сюрпризы — это не по его части. Я даже подумала, что доктор Верже переусердствовал с лекарствами.

Несколько минут спустя я вернулась, точно выполнив все указания мужа. Я нашла алюминиевый сундучок. Петли у него проржавели. На блестящей крышке кое-где темнели пятна.

Я поставила сундучок на постель.

— Он закрыт, — сказала я. — Заперт на замок.

— Я знаю, Стефани, я знаю. Спасибо. Я должен задать тебе один вопрос. Очень важный. Я не мастак говорить речи, но… Одним словом, скажи, Стефани… Все эти годы, что мы прожили вместе, ты была со мной счастлива?

Что я могла ему ответить? Что можно ответить человеку, жить которому осталось всего несколько дней? Человеку, с которым ты прожила пятьдесят — или уже шестьдесят — лет? Какой ответ я могла ему дать? Кроме само собой подразумевающегося: «Ну конечно, Жак, конечно, все эти годы я была очень счастлива».

Но ему этого показалось мало.

— Стефани, наш путь пройден. Теперь можно во всем признаться. Скажи мне, у тебя были… сожаления? Ты когда-нибудь думала, что твоя жизнь могла быть совсем другой? Что она могла пройти в другом месте?

Он шумно сглотнул.

— Или с другим человеком?..

У меня возникло странное ощущение, что Жак не сейчас придумал все эти вопросы, что он на протяжении долгих лет задавал их себе тысячи раз, поджидая подходящего момента, чтобы обратить их ко мне. Но мне момент вовсе не показался подходящим. Это не значит, что я никогда не задавала тех же вопросов сама себе. Господи, да миллион раз! Но теперь я старуха. Разбуженная среди ночи, я была совсем не готова на них отвечать. Туман у меня в голове только начинал рассеиваться. А эти вопросы… Я давным-давно заперла их в свой собственный сундучок и запретила себе его открывать. Я потеряла ключ от замка. Теперь его придется долго искать. Все это было так давно.

— Не знаю, — ответила я. — Я не знаю, Жак. Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать.

— Ну же, Стефани. Все ты прекрасно понимаешь. Стефани, ответь мне. Это очень важно. Ты хотела бы, чтобы у тебя была другая жизнь?

Жак улыбнулся мне. Теперь у него порозовело не только лицо, но и шея, и плечи. Лекарство доктора Берже действовало. И не только на циркуляцию крови. За все пятьдесят лет Жак никогда не задавал мне этих вопросов. Это совсем на него не похоже. Это вообще ни на что не похоже. Разве такие вопросы задают на смертном одре? Зачем это нужно — спрашивать у того, кого оставляешь на этой земле, не считает ли он, что его жизнь прошла зря? И кем надо быть, чтобы ответить «да»? Ответить умирающему? Даже если в глубине души точно знаешь, что правильный ответ: да. Я нутром чувствовала, что он готовит мне какую-то ловушку. Не просто так он завел этот разговор.

— О какой другой жизни ты говоришь, Жак? Я тебя не понимаю.

— Ты мне не ответила, Стефани. Хотела бы ты…

От ловушки за милю несло трупным ядом. Этот непереносимый запах коснулся моих ноздрей. Я думала, что навсегда забыла его, но нет. Такое не забывается. Он не оставил мне выбора. Голосом заботливой медсестры я сказала:

— Я прожила ту жизнь, которую выбрала для себя сама, Жак. Ту жизнь, какую заслужила. Благодаря тебе, Жак. Благодаря тебе.

Жак облегченно вздохнул. Можно подумать, ему сейчас явился сам апостол Петр и сообщил, что его имя внесено в списки допущенных в рай. Так что можно спокойно умирать. Его вид меня встревожил. Он вытянул руку и принялся шарить на ночном столике, как будто что-то искал. Столкнул на пол стакан с водой — тот упал и разбился. По полу потекла тонкая струйка воды.

Я встала — надо собрать осколки, взять тряпку, вытереть лужу. Но он опять поднял руку.

— Подожди, Стефани. Подумаешь, стакан. Ерунда. Помоги мне. Посмотри у меня в бумажнике, на столике…

Я подошла ближе. Под тапочками у меня хрустело стекло.

— Открой его, — попросил Жак. — Там, рядом с карточкой социального страхования, вставлена твоя фотография. Видишь, Стефани? Подсунь под нее палец…

Я уже целую вечность не открывала бумажник Жака. И правда, на меня смотрела моя собственная фотография, снятая лет сорок назад, не меньше. Неужели это я? Неужели это у меня были такие огромные фиалковые глаза? Эти губы бантиком? Эта перламутровая кожа, освещенная ласковым солнцем Живерни в ясный день? Я и забыла, какой красавицей была. Выходит дело, надо дожить до восьмидесяти лет и превратиться в сморщенную старуху, чтобы наконец это осознать.

Я сунула под снимок указательный палец. Оттуда выскочил маленький плоский ключ.

— Ну вот, теперь я спокоен, Стефани. Я могу умереть спокойно. Теперь я могу тебе признаться. Я сомневался. Я сильно сомневался. Этот ключ — от сундучка. Я всю жизнь носил его с собой. Теперь ты можешь открыть сундучок. Думаю, ты все поймешь. Но я надеюсь, мне еще хватит сил все рассказать самому.