Именно так Мейер представлял музыкальную каденцию в действии. Каденции – последовательности аккордов, которые заканчивают музыкальную фразу, – могут вызвать чувство частичной или полной завершенности, перенося гармонию на относительно стабильный аккорд. Западные слушатели научились предвкушать, даже внутренне стремиться к тому, что завершающая каденция музыкального произведения вернет их к тонике. Тоника здесь выступает в роли той самой желанной сигареты (давайте немного подкорректируем старомодный образ и представим на месте сигареты бокал прохладного белого вина, пока и такое удовольствие не оказалось под запретом). Только когда присутствует некоторое разочарование, эмоции действительно возникают; если человек может открыть холодильник и достать из него бутылку, в этом не будет напряжения, а значит, не будет и отдачи, когда ожидание оправдается. Сильнее всего человек наслаждался бы этим вином, если бы до последнего сомневался, что получит его: ведь в холодильнике пусто, а бары закрыты. Таким же образом, по мнению Мейера, автентическая каденция в конце музыкальной фразы кажется непримечательной, даже вызывает неудовлетворение своей предсказуемостью; но если она задерживается – возможно, переходя через «обманную» каденцию, например, V–IV (см. стр. 183), или поддерживая гармонию на V аккорде, – мы испытываем напряжение, потому что ощущаем приближение чего-то, но не знаем, когда это «что-то» случится. И когда оно до нас доберется, чувство удовлетворения оказывается весьма велико. Даже малейшего отклонения в финальной каденции – замедления или раллентандо того типа, который обычно применяют музыканты, а композиторы часто специфицируют, – может быть достаточно, чтобы создать эмоциональный эффект, играющий с нашими ожиданиями, создающий намеки на неопределенность результата.

По Мейеру, музыка полна моментов, когда нам дают подсказки, что будет дальше, но мы не можем быть уверены, что правильно ими воспользовались; композиторы манипулируют нашими ожиданиями расчетливыми приемами, натягивая струны наших эмоций. Существует много способов достижения подобных эффектов, вскоре мы разберем наиболее распространенные.

Но Мейер, на самом деле, не объяснил, почему нам важно, что ожидания не были оправданы. Он утверждал, что нам нравится чувствовать контроль и силу в ожидании будущего: «эмоции бывают приятными, даже волнующими, когда они связаны с уверенностью в способности предвидеть и выбирать; они воспринимаются как неприятные, когда сильная неопределенность исключает чувство контроля, которое возникает из-за способности с уверенностью предопределять будущее». И правда, если мы хотим стакан вина и не знаем, получим ли его, наши чувства обостряются. Но почему для нас должно иметь какое-то значение, если последний аккорд фортепианной сонаты звучит в ожидаемый момент – или на две секунды позже? Почему нас вообще должно волновать, во что выльется каденция? Даже если мы ожидаем, что что-то случится, мы, разумеется, не думаем, что все закончится дурно, если это «что-то» не произойдет.

Но Дэвид Хьюрон утверждает, что оправдание модели Мейера можно найти в инстинктах, заложенных эволюционной биологией. По его словам, способность развивать ожидания является фундаментальным принципом выживания, который присутствует не только у людей, но и у животных – и даже у амеб. Наши перспективы улучшаются, если мы можем точно предвидеть, что нам преподнесет окружающая среда. Если мы слышим страшный рев, то ожидаем, что его производит большое и, возможно, опасное животное, а не насекомое. В древности люди научились определять признаки предстоящей погоды, которая имела решающее значение для охоты и сельского хозяйства. И, как доказывают спортсмены, мы замечательно умеем прогнозировать траектории движущихся объектов, чтобы поймать их или уклониться от них.[75]

Это означает, что в нас развились механизмы вознаграждения хороших прогнозов и наказания неправильных. Как эволюционные преимущества секса в качестве средства передачи генов подтверждаются тем фактом, что он приятен, так и адаптивная ценность умения делать прогнозы означает, что успех стимулирует хорошие чувства, а неудачи заставляют нас чувствовать себя плохо. Награда за правильное угадывание подталкивает нас к составлению прогнозов.

Эта идея получила поддержку в исследованиях по визуализации мозга, проведенных Энн Блад и Робертом Заторре из университета Макгилла в Монреале. Они использовали позитронно-эмиссионную томографию (более известную как ПЭТ-сканирование) для мониторинга изменений кровотока в мозге людей, слушающих музыку, которую каждый из них выбрал за способность вызывать «чрезвычайно приятные эмоциональные реакции», в том числе мурашки. Как и функциональная МРТ, ПЭТ-сканирование показывает, какие части мозга становятся активными. Блад и Заторре обнаружили, что «загоравшиеся» области были связаныыми с эмоциями, в частности, с эйфорическими «вознаграждениями», – они активируются также сексом, хорошей едой и наркотиками, вызывающими привыкание. Другими словами, когда музыка заставляет нас чувствовать себя хорошо, она может запускать нейронные схемы, участвующие в адаптивных реакциях на такие стимулы, как секс и еда. Прямо как в хите 2002 года ди-джея Ли Хаслама: музыка – это настоящий наркотик.

Но развитые системы вознаграждений довольно неразборчивы. С точки зрения умственных ресурсов гораздо дешевле развить в нашем разуме обобщенную связь «прогноз-награда» – каждое правильное предположение дает дозу, скажем, нейротрансмиттеров «хорошего настроения», – чем создавать систему, которая срабатывает только когда она действительно важна для угрожающих жизни ситуаций. В конце концов, мы не всегда знаем (пока не станет слишком поздно), что опасно для жизни, а что нет, так что не имеет значения, что на самом деле ничего не поставлено на карту, когда музыкальные ожидания не оправдываются: наша универсальная система вознаграждений/наказаний будет активирована в любом случае. Постоянно престраховываясь, система реагирует даже на самые безобидные провокации. И в этом наша выгода: как говорил Хьюрон, «тенденция природы к чрезмерной реакции играет музыкантам на руку. Композиторы могут создавать пассажи, способные вызывать удивительно сильные эмоции, используя при этом самые безобидные из всех мыслимых раздражителей».[76]

Хьюрон проводит различие между инстинктивными и сознательными реакциями. Непредвиденное событие может вызвать негативную реакцию в настоящий момент, но позднее, с осмыслением, оно приобретает положительные качества приятного сюрприза. «Внутренняя реакция» происходит очень быстро и проходит по примитивным нейронным путям, от таламуса (ретранслятора сенсорной информации) до амигдалы, основного очага эмоций. Одобрительная реакция происходит позже и проходит через «рассуждающую» сенсорную кору, которая может смягчить реакцию амигдалы – по сути, посылает сообщение «Расслабьтесь, это хорошие новости».