– Билет туда-сюда, – передразнилстранно знакомый голос. – Кто бы мог предположить, Лампа, что ты такаяэротоманка, бежишь в кусты с первым попавшимся парнем, а еще арфистка, интеллигентнаядама.

Я резко повернулась и вновь заорала:

– Родион!

– Да замолчишь ты наконец! – вышелиз себя Гвоздь. – Бога ради, заткнись и слушай меня.

Я зажала рот руками.

– Раздевайся! – велел Родион.

– Зачем?

– Некогда объяснять, быстрее, куртку,шапочку, джинсы… Китаец, иди сюда.

Парень, которого я приняла за памятник,беззвучно приблизился и тоже начал разоблачаться.

– И что мы с ним сейчас тут будемделать? – поинтересовалась я, клацая зубами от холода. –А колготки снимать?

– Все-таки ты, Лампа, явно со сдвигом насексуальной почве, – вздохнул Родион, – чулочки оставь, на…

Он протянул мне одежду парня:

– Зачем?

– Одевайся!

Через пару минут мы стояли друг противдруга – я и юноша, которого Гвоздь назвал Китайцем. Он и впрямь походил нажителя страны Великой стены – малорослый, щуплый, только глаза нераскосые, а большие и выразительные.

– Давай, Китаец, двигай, – велелРодион и, выхватив из моих рук сумочку, сунул ее юноше.

Тот молча исчез в темноте, словно растворился.Тут только я опомнилась.

– Как ты сюда попал?

– Потом, все потом, – ответил Гвоздьи приказал: – Пошли!

Мы свернули на другую дорожку и как-то быстрооказались за оградой кладбища, прямо на шоссе. Там стояла большая блестящаяиномарка с тонированными стеклами. Гвоздь впихнул меня на заднее сиденье, самсел возле шофера и коротко бросил:

– Миша, дай ей кофе с коньяком.

Водитель открыл термос, наполнил пластиковуючашечку и ласково спросил:

– Бутербродик желаете? С осетринкой?

– Да что происходит, в концеконцов? – заволновалась я.

– Потом, – тоном, исключающим любыеспоры, отчеканил Родион, – имей терпение!

Потекли минуты. Наконец раздался легкий стук.Родион приоткрыл дверь. Стоявший у автомобиля парень, не Китаец, другой,абсолютно мне неизвестный, тихо произнес:

– Все.

– Поехали, – бросил Родион.

Машина, сыто заурчав, покатилась по шоссе.

– Мы куда? – не выдержала я.

– В Вихрево, – спокойно пояснилГвоздь.

– Но меня ждет на Октябрьской улице вдоме восемнадцать Ольга Кац! У нее дневник…

– Знаю, – прервал Родион, – неволнуйся, дама едет с нами.

– Где?

– В другой машине.

Я обернулась. Сзади, светя фарами, двигалсяеще один автомобиль.

– Ты бы подремала, – предложилГвоздь, – ложись на сиденье, укройся пледом и бай-бай. Утро вечерамудренее.

То ли я очень устала, то ли в кофе налили нетолько коньяк, но моя голова внезапно стала невероятно тяжелой, и я рухнула накожаные подушки.

Как мы доехали до Вихрева, я не помню. Менявытащили из машины и буквально внесли в комнатку. Какая-то женщина стащила сменя чужую, пахнущую табаком одежду и помогла лечь в кровать. Затем, проявивматеринскую заботу, подоткнула одеяло.

– Спасибо, – прошептала я, чувствуя,как каменеют руки и ноги.

– Спи спокойно, детка, – ласковоответила тетка.

И через минуту заорала:

– Эй, Лампа, вставай!

От неожиданности я резко села. Одеялосвалилось на пол. В незавешенное окно бил яркий солнечный свет.

– Вставай, – повторил Родион, –давай умывайся и спускайся в гостиную, все ждут.

– Кто? – пробормотала я, тряся плохосоображающей головой.

– Там увидишь! – загадочноухмыльнулся Громов и спросил: – Соблазнить решила?

Тут только я сообразила, что сижу перед ним вкрохотных трусиках.

– Ой! – взвизгнула я и прикрыласьподушкой.

– Проснулась? – спросилРодион. – Теперь, поторопись.

В роскошно оборудованной ванной я попыталасьпривести себя в порядок, но как прикажете это сделать, когда из подручныхсредств только расческа? Правда, мою одежду кто-то выстирал, и она аккуратновисела на кресле, распространяя запах ополаскивателя «Ленор».

Плюнув на внешний вид и сгорая от любопытства,я сбежала на первый этаж и пошла по коридору на звук возбужденных голосов.

В большой комнате сверкал накрытый стол. Возлекаждой тарелки выстроились шеренги бокалов и рюмок. В центре красовалисьблюда с колбасами, сырами, зелень, помидоры, джем и тосты. Но гости еще неприступали к трапезе. Я огляделась. Так! Андрей и Валерия Корчагины,причем вид у них не слишком парадный. Он в потертых джинсах и простой клетчатойрубашке, она почему-то в костюме, больше всего смахивающем на пижаму. Чутьпоодаль, в кресле у торшера, нервно теребя пояс от трикотажного платья, сиделаЗюка, а у окна преспокойненько дымил сигаретой Леня Дубовский.В противоположном от него углу, возле столика с напитками, стоялвзлохмаченный Борис Львович. Увидав, как я вхожу в гостиную, Родион мягкоулыбнулся и произнес:

– Ну вот, теперь, когда все нужные лица всборе, разрешите задать вам вопрос – никто не хочет полакомиться ликером«Айриш Крим»?

– Черт знает что! – заорал АндрейКорчагин. – Кто вам позволил? Как вы посмели притащить нас сюда подконвоем, словно преступников?

– Что вы, – спокойно возразилРодион, – я просто позвал всех в гости, дабы за дружеской беседойрасставить все точки над i.

– Ничего себе гости! – взвизгнулаЗюка. – Да ко мне какие-то бандиты вломились посреди ночи, даже макияж недали наложить!

– Вам он не нужен, – галантноотозвался Родион, – вы и так выглядите изумительно!

Зюка дернула плечом, но по ее лицу сталопонятно, что комплимент достиг цели.

– Зачем мы здесь? – тихо спросилаВалерия.