делать. Я не могу, – пробормотала она. – Я думала, это игра, просто игра… Но это не игра. Это реально. Это навсегда. Я никогда не думала о том, что случилось с теми, кто рискнул и проиграл, не понимала, что это могу быть я. Розальба! – закричала Монсеррат в слепом ужасе старухи, увидевшей лицо смерти среди зимних звезд.

– Я здесь, abuela[201], я здесь, все в порядке.

– Что я тут делаю, Розальба? Что я собиралась тут найти?

Их шаги разбудили эхо в укромных уголках и щелях церкви. Сеу Гуакондо склонил голову; один из его темных проводников материализовался из тени, чтобы увести старуху и ее внучку обратно в мир мяса. Тринидад чувствовала себя ужасно одинокой.

– Братья мои, – сказал mediarmuerte, – пожалуйста, уберите эту штуку. Зрелище смерти оскорбляет меня.

Два оставшихся черно-золотистых послушника исчезли в глубине церкви, чтобы принести инструменты.

– Сейчас, – прошептала Тринидад, сжимая руку Саламанки. – Сейчас.

– Итак, компания теперь состоит из двух человек, – сказал Сеу Гуакондо, поворачиваясь лицом к Саламанке и Тринидад. – Хватит ли у вас смелости взглянуть в лицо своим сокровенным желаниям, своим потаенным страхам и взять их за руку? Повернетесь ли вы и убежите в ночь – или останетесь, чтобы встретить рассвет истинной жизни?

Саламанка шагнул на площадку перед Сеу Гуакондо и посмотрел снизу вверх, на его непреклонные черты.

– Я сделаю это.

– Храбрый парень, – прошептал Сеу Гуакондо. – Это неопытное поколение еще не лишилось мужества. Кто ты, откуда, как тебя зовут?

Саламанка одним красивым и плавным движением выхватил теслер и двумя руками нацелил Сеу Гуакондо прямо в третий глаз.

– Можешь называть меня Немезидой, ты, болтливый ублюдок, любящий смерть.

– Так-так. – Сеу Гуакондо криво улыбнулся. – Я похвалил тебя храбрость, даже не догадываясь, что под маской скрывается дурак.

– Не выходишь из роли, – сказал Саламанка. – Извини, не могу аплодировать. Это за Леона.

Он прильнул лицом к теслеру, чтобы лучше прицелиться. Индикаторы системы наведения замигали, как желтые глаза: «Готово, готово, готово». Мститель нажал на спусковой крючок.

Оружие судорожно щелкнуло.

Саламанка выстрелил в Сеу Гуакондо еще три раза, опустошив обойму из пяти патронов МИСТ-27.

Ничего не произошло.

Страдальчески улыбаясь, полуживое существо подняло левую руку. У основания безымянного пальца блестело золото: кольцо.

– Небольшое, но очень эффективное устройство. Поле помех охватывает всю церковь, и, как говорят производители, защищает против любой доступной народу разновидности антитанатического оружия. В кои-то веки реклама не соврала.

Тринидад не успела даже пошелохнуться, как на нее набросились безликие стражи. Сильные руки схватили за плечи и подтолкнули к помосту. Она кричала, ругалась и искала, куда бы садануть ногой по блестящим комбинезонам, но никак не удавалось найти точку опоры. Чужие руки впились в ее шрамы, следы бунта, заставили встать перед Сеу Гуакондо. Мерзкая нежить посмотрела ей в глаза. Черные пальцы скрючились, словно когти, готовые вырвать душу с корнем; рука остановилась в пяти сантиметрах от ее лица.

– Не у всех есть второй шанс, – сказал Сеу Гуакондо Саламанке. – Но Сеу Гуакондо милосерден и великодушен. Опусти свое оружие, приди ко мне снова и сделай выбор. – Саламанка перевел прицел с Сеу Гуакондо на проводников, удерживающих Тринидад, и обратно. В какую бы сторону он ни направил эту штуку, он ничего не мог поделать. – Шансы всегда будут пятьдесят на пятьдесят, но осмелишься ли ты навязать их своей подружке?

– И что это за выбор? – сказал Саламанка. – Какую бы руку я ни выбрал, это будет Muerte. Это и был секрет игры? Никто никогда не выбирал правильную руку, никто никогда ее не выберет. Правильной руки нет! Вечной жизни не существует!

Сеу Гуакондо подозвал Саламанку ближе, ближе, в объятия рук.

– Если я не гарантирую вечную жизнь, то и вечную смерть не гарантирую. Ты думаешь, что я раскроюсь перед таким, как ты? Я загадка, воплощенный квантовый парадокс: существо, наполовину живое и наполовину мертвое. Я непознаваем, неразрешим, не определен до того момента, пока твоя свободная воля не разрушит пространство событий. Если до сих пор рука всегда оказывалась приносящей смерть, это не значит, что на этот раз она не принесет вечную жизнь. Я ничего не стану утверждать. Я не могу говорить наверняка.

– Освободи Тринидад, – потребовал Саламанка.

– Если она пожелает, – согласился Сеу Гуакондо.

По невидимому сигналу безликие существа выпустили девушку. Саламанка встал между протянутыми руками Сеу Гуакондо и положил теслер к ногам божества. Освободившись от прикосновения хозяина, оружие быстро потеряло форму, превратилось в мерцающую черную каплю. Тринидад увидела, как Саламанка поднял правую руку. Сама она опустила руки, ощущая свою беспомощность и бесполезность, и нащупала что-то в сумочке – какую-то выпуклость. Серебряная фляжка, на три четверти наполненная 60-градусным мескалем «Нуэстра Донья де лос Хагуарес».

Закрыв глаза, Саламанка почти сомкнул пальцы на руке Сеу Гуакондо.

– Саламанка! Нет! Нет!

Он обернулся, увидел и упал, уворачиваясь от выпада Сеу Гуакондо – все за ту долю секунды, которая понадобилась Тринидад, чтобы открыть фляжку и выплеснуть содержимое на лицо и ладони аватара. Существо взревело. Один из слепых стражей бросился вперед. Саламанка взмахнул локтем снизу вверх и нанес ему сокрушительный удар в челюсть. Тринидад услышала, как хрустнули позвонки, в тот самый момент, когда схватила лампадку и швырнула в Сеу Гуакондо. Руки существа распустились желтым пламенным цветком. Сеу Гуакондо издал отвратительный, безумный, невнятный вопль жуткой боли, пытаясь потушить огонь. Капли пылающего тектопластика упали на пол. Они были черными и золотыми.

– Саламанка! – Тринидад ткнула в сторону пылающих луж синтетической плоти. – Кольцо! Глушилка!

– Тринидад!

Она резко обернулась. Над ней нависло лицо, лишенное черт. Теслерный заряд проделал в нем десятисантиметровую дыру прямо в центре. Проводник кувыркнулся спиной вперед, а потом текторные гранулы превратили его плоть в вязкую смолы, вытекающую из всех отверстий оседающего черно-золотого комбинезона.

Тяжело дыша, Саламанка медленно навел теслер на пылающего, визжащего Сеу Гуакондо.

– Ну все, тебе кранты.

И теслер рявкнул несколько раз, выпуская быстрые пули, а церковь загудела от эха.

Лапа аллозавра опустилась в двух метрах от головы Сантьяго. Из прорези в вентиляционном отверстии metropolitano он увидел наросты уличной грязи там, где коготь торчал из золотисто-зеленой синтетической плоти.

Сантьяго не шевелился. Сантьяго молчал. Сантьяго не дышал, пока лапа не поднялась, и он почувствовал дрожь, когда она опустилась вновь где-то вне поля его зрения.

Бледный Всадник навис над полупрозрачной пластиковой крышей заведения Тупицы Эдди. Миклантекутли сказала «беги». Сантьяго побежал, не останавливаясь. Оглянулся только один раз, на аллее, обсаженной горящими пальмами, когда услышал рев, такой громкий, такой близкий, что почувствовал, как содрогнулась улица. Он повернулся и застыл,