Сначала ей было неловко: говоря, она привыкла глядеть на партнера, на собеседника. Здесь его не было. Тогда актриса повернулась к экрану: он бессознательно воспринимался ею, как окно, ведущее в пространство, хотя был укреплен вовсе не на внешней переборке. Она опустилась перед экраном на колени ловко, как на сцене и сказала тем негромким голосом, какой в театре доносится до самых дальних рядов зрительного зала:

- Помогите нам. В чем мы виноваты? Спасите нас, потому что больше никто нас не спасет!

Экран тускло светился, ничего не возникло на нем, и Инна подумала, что не нашла те слова, с которыми следовало обращаться к самому могучему. Но она не устанет, она будет пытаться, пока жива, и в конце концов он будет тронут и побежден ее настойчивой преданностью, заговорит с нею. Инна склонила голову на руки и стала в мыслях подбирать новые слова.

Сны, думал Истомин, сны... Неужели нам и вправду не осталось ничего другого, как видеть сны?

Он шел по какому-то коридору - не все ли равно, куда? Остановился, чуть не столкнувшись с Милой. Женщина растерянно взглянула на него, потом улыбнулась, Улыбка получилась жалкой.

- Здравствуйте, - рассеянно сказал Истомин. - Ну, как вы?.. Впрочем, что я...

Мила взяла его за рукав.

- Мой дорогой! - сказала она тихо. - Я давно хожу здесь тут много комнат, и в них нет никого. А между тем, он где-то здесь. Вы случайно не встретили его в коридоре?

Писатель смотрел на нее, пытаясь понять.

- Ах, да вспомните же! - сказала она с досадой. - Разве у вас не было детей тогда?

- Когда - тогда? - машинально спросил Истомин.

- В той жизни. Вы ведь понимаете: мы все давно умерли. Но дети могут быть и здесь...

Истомин с трудом вырвал рукав.

- Извините, - пробормотал он, пятясь. - Я не... Извините.

Мила с упреком глядела на него, пока он не свернул в первый же коридор. Потом вздохнула и пошла дальше.

Она прошла мимо зала, где ее муж раньше занимался каждое утро и где уже много дней не показывался. Мила не старалась углубиться в трагедию этого человека, не пыталась даже думать о ней. Миновав зал, она вошла в бассейн.

Двадцати пятиметровая чаша была полна воды, слегка подсвеченной в глубине. Миле вдруг захотелось выкупаться, но купальный костюм был в каюте. Она повернула к выходу, и тут ее окликнула Инна, прогуливавшаяся по сухой дорожке вокруг бассейна.

- Вы скучаете, милая? Походим вместе, поговорим.

Мила поздоровалась с актрисой не очень дружелюбной извечный антагонизм замужней женщины к другой, одинокой и не исповедующей аскетизма, был еще жив где-то в уголке ее памяти. Но Мила подчинилась: она могла молчать и слушать, и не быть одной - а больше ей сейчас ничего не требовалось.

- Нам кажется, - заговорила Инна, когда они прошли вместе несколько шагов, - что с нами произошло такое, чего никогда и ни с кем не случалось; от этого мы страдаем. На самом деле это не так.

- Разве кто-то уже исчезал так, как мы? - спросила Мила.

- Разве мы исчезли?

- Хуже, - сказала Мила, собираясь с мыслями. - Мы потеряли детей и самих себя. Хотя - у вас не было детей...

- Откуда вы знаете? Но все равно. Разве мы потеряли себя?

- У нас, - медленно, словно вспоминая, проговорила Мила, - было что-то, ради чего каждый жил. Я жила для сына. У меня его отняли.

- Но вы потеряли не себя, - негромко молвила Инна. - Вы лишились любви и сына - и скорбите. Но это значит, что душа сохранилась в вас, иначе ведь нечему было бы болеть и вы стали бы равнодушны ко всему - и к потерям тоже. Вы утратили многое, и вам кажется, что утратили главное - на деле же это не так.

Она сделала паузу.

- Вспомните хотя бы то немногое, что вы знаете из истории, которую изучали в школе. Я специально прочитала сейчас несколько записей... Вы возмущены, что у вас что-то отняли. А ведь издавна существовали люди, которые добровольно расставались со всем, о чем вы сожалеете. То, что происходит с нами, бывало и намного раньше. Пусть не в космосе, а на Земле - по встречались люди, которые, поверьте мне, были бы счастливы обрести такую пустыню, в какой оказались мы с вами - и, я уверена, оказались не зря.

Мила наморщила лоб, вспоминая.

- Не пойму...

- Монастыри, скиты, пустыни - это называлось по-разному, но суть одна: жертва преходящим ради вечного. - Инна вздохнула. - Жертва любовью преходящей - для любви вечной, в которой не бывает обманов, разочарований, потерь. Не скорбь о тех, с кем жизнь разлучает нас, но вера в то, что нам предстоит встреча и счастье с ними, пусть не в этом, но в ином, высшем мире...

- Если бы это была правда... - пробормотала Мила.

- Посмотрите, похожа ли я на человека, потерявшего себя? Хотя оставила позади намного больше друзей, чем вы - разве я жалуюсь? Нет! Ибо, покинув наши края, мы все же не ушли из мира, в котором - бот! Мы никуда не можем уйти от него, если сами не хотим. А если мы не уходим, то и он не оставляет нас!

Инна говорила теперь громко, горячо, убежденно.

Она раскинула руки:

- Он не оставляет нас. А все, кто не найдет в себе достаточно разума и веры, чтобы обратиться к нему - о, мы будем свидетелями их печального конца, ибо человек не может жить без любви, а бог и есть любовь!

- Нарев, подите вы ко всем чертям! - сказал физик. - Не хочу я с вами разговаривать, мне и так тошно. И какое мне дело до того, что думает экипаж и чего он не думает? Если они меня заденут, я отвечу, а на остальное мне наплевать.

Он лежал на диване и медленно водил пальцем по узорам ткани.

- Я, в конце концов, забочусь о судьбе каждого, - терпеливо сказал Нарев. - И вашей в том