— Другие. Тебе надо с ними справиться. Сделай это. Прежде, чем шаутты вернутся.

— Где герцог?

— Под защитой стен Лентра. Шаутты охотятся на тебя, а не на него. Ты опасна.

— Я?

— Другие. Сделай это! Прямо сейчас! Иначе вся поддержка от алагорцев и карифцев, все, чего мы смогли добиться, было зря. С тобой мы еще можем победить. То, о чем я говорил перед боем, о силе и расплате за нее. Тебе придется рискнуть. Мне придется рискнуть. Не отвлекайся ни на что! Сделай это!

Три шаутта появились в двух десятках ярдов от отряда: один из них втек в тело мертвого солдата, начав создавать молнию. И Мильвио отправил коня в их сторону, крикнув лейтенанту де Ремиджио, чье лицо было окровавлено, а правая рука висела плетью:

— Защищайте ее до последнего! Она ключ к нашей победе!

Шерон закрыла глаза, поэтому не видела, как гротескные тела десятка ближайших к ним других окружили синие сети, точно цепочки молний побежали по жесткой каменной броне. Раздался надсадный, тонкий вой. Невидимые пузыри созданий горного герцога раскидали полк алагорцев, головы людей превращались в синее пламя, тела падали. Она взяла их всех. Каждого. Собрала вместе, сложила из них одно могучее существо, отправила в бой против созданий да Монтага. Потянулась дальше.

Четыре поля были щедрыми на смерть, и тзамас легко тратила силы, собирая мертвых. Те, подчиняясь ее воле, обращались в мертвых гигантов. В разных частях битвы. Везде, где шли другие.

Твари, названия которых Вир не знал, отвратительные и отталкивающие, «головами» достающие низкие облака (во всяком случае так ему казалось с того места, где он находился), дрались с тварями, изрыгающими синие лучи и молнии. И еще нечто стремительное, неуловимое глазу, убивало демонов, появляясь то тут, то там.

Тэо.

Он не знал, что делать. Просто смотрел. Как и все остальные. Битва людей замерла. Началась битва чудовищ. Сил, неподвластных обычному человеку.

Высокий рыцарь воткнул свой двуручник острым концом в землю, облегченно вздохнул. Тощая галка с торчащими во все стороны неопрятными перьями села на его плечо, глянула на парня маленькими черными глазками.

Рыцарь откинул забрало забрызганного кровью армета, сказав знакомым голосом:

— Битва достойная легенд, Бычья голова.

[1] Одежда, надеваемая под доспех. (Например: стеганный камзол, комбинезон, набитый ватой).

[2] Рондаш — средний круглый щит, из легкого дерева, часто окованный сталью.

[3]Закрытый шлем.

Удар. Колокол.

Звук тягучий и гулкий.

Проникающий в самую суть.

Звоном над домами,

вдоль переулков,

провожает

в последний путь.

Всех отживших. Когда-то великий город,

Ныне временем побежден.

Для него все закончилось.

Только холод.

Только мертвый

Последний

Сон.

Автор неизвестен

Удар колокола.

Звук.

Тягучий, глубокий, низкий. Пробивающий до костей. Будоражащий душу.

Он плыл над пустым городом, тек по улицам и проулкам, отражался от стен, множился, слабел и затихал. Оставался звучать лишь в сердце.

Долгой тяжелой паузой застывал миражом в бесконечной тишине оставленного всеми Аркуса. Великого города. Колыбели людей. Столицы надежд.

Раздавленных. Выжженных самими основателями.

А затем колокол звучал снова.

И все повторялось.

Раз за разом.

Мерк стояла на балконе, на холодном зимнем ветру, вдыхала дым не унимающихся пожаров, слушая плач колокола. Погребальный звон. Прощание.

С кем? Возможно, с Мальтом. Возможно, с прошлым, которого, после равнин Даула, никогда не вернуть. Возможно, с учениками, теми, кто отвернулся от Шестерых. Выбрал ложный путь. И легшими там, где легли и те, кто не предал, остался верным до конца.

О, сколько их! И тех и других. Ставших пеплом. Прахом. Памятью. Порванными нитями в реальности. Навсегда ушедшими на ту сторону.

Она стояла на балконе, впившись пальцами в перила так сильно, что сломала ноготь, но даже не заметила. Не чувствовала боли, не ощущала холода от жестокого стылого ветра. Смотрела на мертвый, опустевший город.

Было бы ложью сказать самой себе, что она его не узнавала. Нет. Он почти не изменился, если не считать угольно-черной полосы, протянувшейся через него.

Мерк смотрела на зарево за горами. Туда, в некогда плодородные медовые долины, пришел горящий яростью Моратан, в день, когда проигравшие в Дауле, последние из уцелевших, отступили и встретили Шестерых, дабы дать последний безнадежный бой. Не пустить в город.

Умереть с честью.

Ее брат лишил их права чести. Дал возможность лишь умереть. Быстро, жестоко, стирая врагов из памяти мира.

Всех.

И людей. И асторэ. Величайших воинов. Прекрасных дев. Лучших учеников.

Теперь, на месте битвы… бойни, лишь вывернутая земля, чудовищные разломы, кратеры и нарушение всех законов бытия. Там камни размером со скалу летали по воздуху, точно птицы, а водопады уносились в небо, исчезая в облаках. Яд сочился из трещин, отравляя все вокруг, и Мерк полагала, что и спустя пятьсот лет мало что изменится. Такова была ярость ее брата.

После этого город распахнул несокрушимые врата, встал перед ними на колени. Ибо некому больше было сражаться. Остались лишь те, кто прятался в нем и не мог или не хотел выйти на битву. Мири молила простить их, оставить.

— Разве вы не устали от всего этого? Множить боль. Надо остановиться первыми, — говорила она.

— Мы уже послушали тебя с асторэ, — возразил Моратан. — Ты просила пощадить их, мы были против, но ты умеешь убеждать. Я сотру в порошок этот презренный род Аркуса. Всех, кто встал под знамена с водоворотом. И мы начнем заново. Восстановим былое.

Милт, теперь самый старший из четверых уцелевших, всегда знающий цену словам, проронил, кутаясь в плащ:

— Былое не вернется. Забудь об этом. Ты не отстроишь заново то, что сломано. Просто оставь.

Два голоса против одного. И Моратан повернулся к Мерк с вопросом в глазах, ожидая ее решения.

— Оставь, — наконец произнесла женщина с белыми волосами.

Ей было все равно. Ей было больно. Она хотела плакать, но забыла, как это делается. С тех времен, когда Нлон утешал ее, прошло так много лет, что от той девушки без способностей к магии не осталось ни следа. Но когда она обрела силу, та изменила её, сделала совсем иной. Лишь в минуты близости с Мальтом Мерк становилась собой. Хоть ненадолго возвращалась к той, прежней.