Ноги сами несут меня вперед, и чем ближе я подхожу, тем выше приподнимаются уголки ее губ.

Я останавливаюсь прямо перед ней, мои руки опускаются на ее бедра, и я опускаю свой лоб к ее лбу.

Медленно мои братья отпускают ее руки, похлопывают меня по спине, когда проходят мимо, и ладони Рэйвен скользят вверх по моей груди, сжимая воротник пиджака.

Ее прерывистое дыхание касается моих губ, и я борюсь с желанием прижаться к ней.

Еще рано.

– Я не думаю, что все должно было быть так, – шепчет она. – Я почти уверена, что я должна была идти к тебе.

– Да, но мы все делаем неправильно, детка. Мы делаем это по-своему. – Мои руки движутся вверх по ее ребрам, под куртку, и сжимают ее. – И мне нравится, как мы это делаем.

Она кивает мне.

– Мне тоже.

– Ты готова, детка? – шепчу я. – Готова принадлежать мне?

Она отстраняется, глядя на меня снизу вверх.

– Ну же, здоровяк, – бормочет она. – Ты знаешь лучше меня. – Она отпускает меня, отступает и обходит меня сзади, так что я медленно поворачиваюсь, чтобы оставаться лицом к ней.

Она идет назад, к моим братьям, к своей сестре и преподобному.

Она улыбается, протягивая руки, громко говоря, чтобы все слышали:

– Я всегда принадлежала тебе. Давай закрепим это официально.

Я облизываю губы, стискиваю зубы, чтобы держать себя в руках, когда слезы угрожают появиться в моих глазах.

Это был адский год, и я готов к адскому будущему.

Я следую за ней, ступая рядом, притягивая ее к себе, когда преподобный начинает говорить, но я не улавливаю ни единого слова.

Я не слышу ничего, кроме биения своего сердца рядом с ее.

Еще раз доказывая, что мы одно целое, Рэйвен кладет ладонь на мою грудь и закрывает глаза.

Я обнимаю ее крепче.

Моя. Навсегда моя.

Рэйвен

– Крипово, да?

Я смотрю на Коллинза.

– Что?

– Вы поженились в десяти метрах отсюда меньше двух часов назад, и вот мы высыпаем прах наших матерей в ручей.

Я перевожу взгляд с причудливой мраморной статуэтки в его руке на деревянную коробку, которую мне выдали в морге, где хранились останки моей матери. Я открываю ее, вскрываю пластиковый пакет и опрокидываю одним махом.

– Да, точно.

Я вздыхаю, глядя на маленькие пузырьки в воде, бегущей по камням под мостом.

Ролланд сказал мне, что ей здесь нравилось, что они часто сидели на балконе домика Брейшо и слушали, как журчит вода.

В его словах нет утешения, и то, что он принес сюда ее прах, чтобы высыпать его в воду, для меня мало что значит. Я не могу забыть эти восемнадцать лет, какой она была, но я могла, по крайней мере, оставить ее в месте, которое не было запятнано. Я не могу сказать, заслуживает ли она этого, но я знаю все про то, как получать чего не заслуживаешь.

– Должна признать, – я искоса смотрю на него, – из всех вещей, которые очень удивили меня за последние несколько месяцев, эта из ряда вон.

Коллинз издает легкий смешок, глядя на воду и медленно высыпая пепел своей матери.

– Я пыталась заставить ее жить, – говорю я ему через минуту. – Твоя мама меня не слышала.

Он кивает.

– Да, она, э-э-э… она уже не жила по-настоящему. – Он отводит взгляд. – Я потерял ее из-за депрессии давным-давно. Ей так часто приходилось быть холодной статуей рядом с Донли, что, я думаю, она даже забыла, кто она такая. То, что я позже следовал его указаниям, не помогло ей исцелиться.

– Мы сироты.

– Можно ли быть сиротой, если тебе больше восемнадцати?

Я пожимаю плечами.

Через минуту он отталкивается от перил и смотрит на ручей с другой стороны.

– Прозвучит пафосно, но впервые я чувствую себя свободным, я могу теперь сделать собственный выбор.

– Чего ты вообще хочешь, Коллинз?

Он колеблется с минуту, потом кивает и встречается со мной взглядом.

– Покинуть это место, начать все сначала где-нибудь подальше отсюда.

– Ты не можешь убежать от того, кто ты есть, я усвоила это на собственном горьком опыте.

– Но кто я, Рэйвен? – спрашивает он с безнадежностью в голосе, которая заставляет меня отвести взгляд.

– Куда ты пойдешь?

– Куда угодно, – признается он. Он засовывает руки в карманы, держа в руках пару ключей.

– В домик и в дом.

– Ты можешь вернуться.

Он качает головой.

– Я не вернусь, и, кроме того, они твои. Не мои. Как и деньги в моем трастовом фонде.

– Нет. – Я качаю головой. – Твои родители через многое прошли, и все, что они получили за это, – это тебя и деньги. Это твое, Коллинз. Ты возьмешь их.

Он пристально смотрит на меня с минуту, прежде чем медленная ухмылка появляется у него на губах.

– Подруга.

Он улыбается.

– Рэйвен Карвер, собственной персоной, единорог.

Я тихо смеюсь и направляюсь обратно к домикам, но он не двигается с места.

Я снова встречаюсь с ним взглядом.

– Я хочу тихо попрощаться, а потом так же тихо уйду.

Я киваю.

– Удачи, Рэйвен, – искренне говорит он. – И спасибо тебе. Ты не должна была забирать ее труп или рассказывать мне о том, что случилось, или что-то еще, что ты сделала по ходу. На самом деле ты не должна была позволять мне приходить сюда сегодня ради этого.

– Последнее, чего я хотела, – это видеть тебя в день своей свадьбы, – поддразниваю я, и мы оба знаем, что это правда. – Но я хотела, чтобы все наконец было сделано.

Он понимающе кивает. Я думаю, он тоже хотел с этим покончить.

– Надеюсь, это место даст тебе все, что тебе нужно, – говорит он мне.

Мой взгляд скользит к балкону позади нас и мужчине, стоящему там и наблюдающему за нами.

– Уже дало.

Мэддок не сводит с меня глаз, пока спускается по лестнице, я жду на месте, позволяя ему подойти ко мне.

Он подходит, его глаза полны стольких вещей, ни одну из которых не нужно произносить, по крайней мере пока.

Мэддок заглядывает мне через плечо.

– Ты помог Кэптену слить информацию Донли о том, что в него стреляли. Это привело к созыву собрания, и в итоге все мы стоим здесь.

– Это было самое меньшее, что я мог сделать, – отвечает Коллинз.