Пламя начинает расти, добавляя света в тусклую хижину и отражаясь от глаз Джоны, заставляя синеву в них танцевать.

– Активным, как в последний час?

Потому что, когда Джона двигался надо мной, его мышцы были напряжены, его кожа была гладкой, он определенно тренировался. Мои бедра рефлекторно напрягаются при этой мысли. Я все еще чувствую его внутри себя.

Острые глаза бросают на меня взгляд, а затем возвращаются к огню. Как обычно, Джона уже догадывается, о чем я на самом деле спрашиваю, и теперь решает, заставит ли он меня вытягивать это из него или расскажет добровольно.

– В прошлом году я некоторое время встречался с пилотом из береговой охраны.

– Что произошло?

– Ничего. Она перевелась обратно в Смежные континентальные штаты.

– Ты скучаешь по ней?

Какой она была? Ты тоже проводил с ней ночь на грязном полу хижины у огня? Ты бы все еще был с ней, если бы она не уехала?

Джона берет кочергу и вонзает ее в печь.

– Я знал, что она не задержится здесь, поэтому не позволял себе привязываться.

Я вожусь с ползунком на расстегнутой молнии спального мешка, пытаясь отогнать нахлынувшие мрачные мысли.

«Так же, как ты не привяжешься ко мне, потому что я уезжаю».

Следом за ней быстро приходит еще одна эгоистичная мысль: «Я хочу, чтобы Джона привязался ко мне». Чтобы он тосковал и страдал по мне после того, как я улечу. Чтобы его волновало, что меня нет рядом.

Потому что тогда я не буду одинока в этом.

Но я полагаю, что он слишком умен, чтобы позволить этому случиться.

– Ты всегда так честен во всем? – мягко спрашиваю я.

«Так жесток порой».

Хотя, кажется, я начинаю восхищаться этим качеством. Оно болезненно освежает.

Я наблюдаю за лицом Джоны, которое застывает в раздумье, за его идеально выбритой челюстью – волосы взъерошены, но все еще сексуальны – и напрягаюсь. Настроение в домике внезапно меняется.

Затем Джона вздыхает и, бросив кочергу на каменную площадку рядом с плитой, направляется к двери, широко распахивая ее. Он просто стоит и наблюдает за потоком дождя, бьющегося о дно долины, его руки держатся за дерево над ним, его обнаженный силуэт обрамляет дверной проем, а прохладный воздух проникает внутрь.

Я чувствую необходимость сохранить тишину и позволить ему разобраться с тем, что у него на уме, поэтому сажусь и плотно кутаюсь в спальный мешок. И я эгоистично восхищаюсь крепким телом Джоны. Неужели это та задница, которую я не могла разглядеть в его безвкусных мешковатых джинсах? Да, это она. Круглая и твердая, с двумя длинными красными отметинами. От моих ногтей, как я понимаю. Еще несколько отметин пересекают его спину. Я даже не помню, чтобы была с ним так груба.

– Мой отец был таким же. Он прямо говорил то, что думает о тебе, и чаще всего это было не то, что ты хотел бы услышать. Но он все равно говорил это. Не мог удержаться. Казалось, что он взорвется, если не выложит все начистоту. – Джона смеется. – Когда я встретил Рена, я сначала не знал, что о нем думать. Он был тихим человеком, который не высовывался и, казалось, просто позволял всему идти своим чередом. Он ни о чем не кричал. Он был настолько противоположен моему отцу во всех отношениях, насколько это вообще возможно. Думаю, он тоже не знал, что обо мне думать. Я был почти уверен, что он надерет мне задницу в первую же неделю. Но Джордж сказал, что я должен работать в «Дикой Аляске», и я доверился Джорджу.

Я улыбаюсь, вспоминая слова отца.

– Он сказал, что ты был полным энергии, когда начинал.

Еще один смешок.

– Точно не вялым.

– Он знал, что ты хороший пилот.

– Забавно, знаешь, мой отец, возможно, и научил меня управлять самолетом, но Рен был первым, кто сказал мне, что у меня получается. Может быть, если бы он сказал мне это, я бы не ушел из ВВС. Может быть, я бы больше заботился о том, чтобы доставить ему удовольствие. Я имею в виду, я бы сделал все для Рена. – Он замолкает. – Я знаю, что у него не самый лучший послужной список в отношениях с тобой, и Бог знает, что у него есть свои недостатки, но он стоит в одном ряду с лучшими парнями, которых я знаю. Я… – Его голос срывается, и он с трудом сглатывает.

– Я очень рада, что Агнес позвонила мне. И что я приехала на Аляску, – признаюсь я. Это первый раз, когда я действительно произношу эти слова. Я действительно впервые ощутила их в глубине души.

Джона поворачивает голову, демонстрируя мне свой профиль.

– Сегодня ты упомянула, что останешься на Аляске подольше.

– Э… – «Да, в момент слепой ревности». – Я не подумала, когда…

– Тебе стоит. – Его взгляд снова устремляется вдаль. – Ради Рена. Следующие несколько недель… месяцев… будут трудными. Будет лучше, если ты останешься на Аляске. С ним.

– А он вообще будет часто появляться? Похоже, большую часть времени он будет в Анкоридже.

Джона надолго замолкает.

– Он не попросит тебя отложить свою жизнь ради него, но ему очень нравится, когда ты рядом. Я вижу.

В принципе, я и сама чувствовала, что готова на это. Пауза в построении карьеры в другом банке, в переодеваниях в «Тахо» Дианы и модных снимках, в латте Саймона и мудрых советах, в шпильках и клубах по вечерам в пятницу.

В живом общении с отцом.

И, скорее всего, в отношениях с Джоной.

Мой желудок сжимается при этой мысли.

– Возможно, ты прав. Но я не знаю, что делать. Я не могу просто продолжать менять билеты каждую неделю. Они списали с меня двести баксов.

– Попробуй отменить обратный билет и забронировать его заново, когда будешь готова.

Вообще-то я могу это сделать. Саймон сказал, что бронь гибкая.

Как обычно, Джона заставляет все звучать так просто.

– Твоя жизнь будет ждать тебя, когда ты вернешься, и неважно, произойдет ли это на следующей неделе, или в следующем месяце, или в следующем году…

– В следующем году!

– Может быть, не так далеко, – бормочет он. – Я думаю, что ты ничего не проиграешь, если останешься. Привычная тебе жизнь никуда не денется.

Мой взгляд снова скользит по его совершенному телу. Я только что провела два часа с этим парнем.

– А что насчет этой? Тебе не кажется, что мы только все усложним, если я останусь так долго?

Потому что я определенно чувствую