– Бомба? – предположил одноглазый таким тоном, словно обсуждал с Гамидом ресторанное меню.

– Ничего похожего, – ответил начальник охраны. – Кортеж был временно блокирован в воротах, но обстрела также не последовало. Мои люди осмотрели улицу, предполагая, что машина без водителя не могла приехать издалека...

– Надо было осматривать не улицу, а двор, – с досадой заметил одноглазый.

Они уже спускались по лестнице, и Гамиду поневоле пришлось отказаться от своей крабьей походки плечом вперед, чтобы не свернуть себе шею на крутых ступеньках.

– Двор тоже осмотрели, – сказал он, обернувшись через плечо. – В трех машинах ехало всего четыре человека, господин, да еще один охранял ворота, поэтому прочесать и улицу, и двор одновременно они просто не могли. Единственное, что удалось выяснить... В это трудно поверить, господин, но машина, которая протаранила лимузин, принадлежала нашему покойному другу мистеру Рэмси!

– Как раз в это поверить нетрудно, – отрывисто произнес одноглазый. – Зачем пользоваться своей машиной, когда есть чужая? Да, Гамид, это скверно, очень скверно. Я почти уверен, что где-то в доме прямо сейчас находится посторонний, и, возможно, не один. Где абу Саид?

– Думаю, уже выбрался из подвала и как раз сейчас осматривает дом, – ответил охранник. – Его группа понесла большие потери...

– Значит, в тоннеле все-таки был противник?

– Клянусь Аллахом, мне хотелось бы, чтобы он там был!

Одноглазый остановился, и Гамид, почувствовав, что за ним никто не идет, остановился тоже. Обернувшись, он напоролся на взгляд хозяина, как на заостренный стальной штырь.

– Я не понимаю тебя, Гамид, – медленно, с расстановкой произнес одноглазый. – Клянусь Аллахом, в последнее время ты что-то слишком часто говоришь вещи, которые ставят меня в тупик. Если в тоннеле не было противника, с кем в таком случае сражался наш храбрый абу Саид?

– Вышла глупая история, – вздохнув, признался Гамид. – Абу Саид доложил мне о ней по телефону, но, боюсь, я не до конца его понял. Кажется, с ними был ваш секретарь...

– Ахмед?

– Да, Ахмед. Он шел впереди и не заметил растяжки или не придал им значения. Их было две. Через первую он по счастливой случайности перешагнул, а на второй подорвался. Люди абу Саида открыли огонь, а когда увидели, что в ответ никто не стреляет, пошли вперед. Они привыкли доверять друг другу; там, где прошел один, остальным нечего опасаться. Поэтому, наступая плотной группой, они потеряли еще троих, когда сработала пропущенная Ахмедом растяжка.

– Это действительно глупо, – сказал одноглазый. – Настолько глупо, нелепо и немыслимо, что в это трудно поверить. Как будто сам Аллах отвернул от нас свое лицо... За то, как абу Саид организовал эту вылазку, его следовало бы пристрелить, как бешеного пса. Жаль, что у меня нет на это времени. Впрочем, за нас это сделает английская полиция, поскольку пальба и взрывы в тоннеле, конечно же, не остались незамеченными. Да и тот, кто придет чинить электрический кабель, наверняка сильно удивится... Пойдем, Гамид, надо поторапливаться.

– Да, господин, – сказал Гамид, возобновляя движение. – Нужно убраться отсюда, пока полицейские не оцепили квартал.

В данный момент он был рад, что идет впереди хозяина и тот не может видеть его лица. Начальник охраны слишком хорошо знал, что не умеет как следует скрывать свои чувства, а то, как одноглазый отозвался о Салехе, его сильно задело. Абу Саид допустил ошибку, но он, как и Гамид, был одним из ближайших и самых верных помощников хозяина с незапамятных времен, и ему многое можно было простить. А о своем секретаре, Ахмеде, хозяин и вовсе не сказал ни слова, как будто его гибель значила так же мало, как смерть разбившегося о стекло автомобиля ночного мотылька...

Гамид знал, что хозяин дешево ценит чужие жизни, но никогда не думал, что это распространяется и на его ближайшее окружение. Получалось, что, если сам Гамид погибнет, защищая его, одноглазый перешагнет через труп и пойдет дальше, даже не обернувшись, словно на грязной дороге остался лежать не его телохранитель и старый товарищ по оружию, а дохлый бродячий пес.

Миновав короткий, плохо освещенный коридорчик в задней части здания, начальник охраны толкнул незапертую дверь и оказался в гараже. Здесь все было так, как он оставил; осмотревшись, Гамид пропустил в гараж хозяина и запер за ним дверь. Дверь была хлипкая и вряд ли могла надолго задержать абу Саида и его людей, однако сейчас счет пошел уже на секунды, и охранник старался максимально использовать даже самый мизерный шанс выиграть время.

Одноглазый молча забрался в кабину микроавтобуса и устроился на пассажирском сиденье, положив на колени портфель. Убедившись, что с хозяином все в порядке, Гамид отодвинул засов, с натугой вытащил из гнезд запорные штыри и распахнул ворота. Узкий переулок, по обе стороны которого тянулись высокие кирпичные заборы, был пустынен и тих. Где-то завыла полицейская сирена, но звук доносился издалека и скоро совсем затих. Все было спокойно; Гамид решил, что можно ехать, хотя это спокойствие ему не понравилось – было в нем что-то нарочитое, как будто переулок затаился, поджидая добычу.

Гоня от себя дурные предчувствия, Гамид вернулся к машине и очень удивился, увидев, что хозяин сидит за рулем. Присмотревшись, он удивился еще сильнее, поскольку одноглазый держал в руке пистолет, и ствол его был направлен охраннику прямо в лицо.

– Вот и все, Гамид, – печально произнес одноглазый. – Мне грустно с тобой расставаться, но скажи, во имя Аллаха, как еще я могу поступить?! Ведь все, что произошло, можно объяснить только предательством. Твоим предательством, Гамид.

– Клянусь всемогущим Аллахом, я чист перед тобой, господин! – воскликнул охранник, которого это обвинение взволновало куда больше, чем привычный вид глядящего в лицо пистолетного дула.

– Напрасно ты перед смертью оскверняешь свои уста ложью, – сказал одноглазый. – Но даже если ты и в самом деле чист, пойми: я не могу взять с собой человека, на котором лежит тень подозрения. Прости, Гамид, но интересы нашего дела требуют, чтобы дальше я поехал один.

Охранник не успел ни возразить, ни произнести слова прощения – одноглазый спустил курок, и пуля сорок пятого калибра разбрызгала мозг телохранителя по грязному полу гаража. Гамид рухнул навзничь, и его верная "беретта", вращаясь, как бумеранг, отлетела к стене, где и замерла среди промасленных тряпок, смятых пивных жестянок и осколков закопченного стекла.

Одноглазый с лязгом захлопнул дверь кабины, убрал в кобуру пистолет и запустил двигатель. Смерть верного Гамида оставила его равнодушным. Он действительно не мог рисковать, отправляясь в дальний путь с человеком, которому перестал доверять. Это было бы неразумно и очень опасно; почти так же опасно было оставить Гамида в живых. Одноглазый сделал то, чего требовали обстоятельства, а значит, за ним не было вины.

Он окинул взглядом приборы, пытаясь припомнить, когда в последний раз сам водил машину. Узкая ладонь в тонкой кожаной перчатке легла на рычаг переключения передач, нога в блестящем английском ботинке коснулась педали сцепления. В этот миг здоровый глаз араба уловил в зеркале заднего вида какое-то движение. Его рука молнией метнулась к лацкану пальто, но было уже поздно: другая рука, протянувшись из-за спинки сиденья, запечатала его нос и рот влажной, издающей отвратительный запах хлороформа тряпкой. Она крепко прижала затылок араба к подголовнику и держала до тех пор, пока бьющееся в тщетных попытках освободиться тело не обмякло, прекратив бесполезное сопротивление.