Характерную для себя щедрость Мария проявила и к своим фрейлинам, к родителям четырех Марий и к личным слугам. Маргарита Карвуд получала один из миниатюрных портретов Марии, обрамленный бриллиантами, и «une petite boîte d’argent» — маленькую серебряную шкатулку, возможно, ту самую знаменитую шкатулку с монограммой Франциска II, в которой, как впоследствии утверждали враги королевы, они нашли дискредитировавшие ее письма.

Имя Дарнли также упоминалось в этом списке, но не слишком часто. Он должен был получить двадцать шесть предметов, якобы десятую часть всех ценностей — в зависимости от того, как интерпретировать записи Марии. На самом деле гораздо меньше. В наследство ему доставались отдельные предметы, а не целые коллекции, как семье Гизов: например, часы, украшенные бриллиантами и рубинами, или перстень с бриллиантом в оправе из красной эмали. Об этом перстне Мария написала: «С ним я венчалась; я оставляю его королю, давшему его мне». Краткий комментарий отражает глубокое разочарование в муже. При внимательном изучении предметов, оставленных Дарнли, выясняется, что практически все они — подарки, сделанные Марии его отцом, графом Ленноксом.

Дворяне, в первую очередь Морей, Аргайл, Атолл и Мар, получали менее ценное наследство, что подтверждает тот факт, что Мария рассматривала свое завещание как семейное дело. Имя Мейтланда не упоминалось вовсе — он по-прежнему находился в опале, — но Босуэлл и Хантли присутствовали в списке. Босуэллу был отписан бриллиант в обрамлении черной эмали и брошь с изображением оленя, украшенная одиннадцатью бриллиантами и рубинами. После вынужденного отречения Марии эти предметы приобрели большую ценность, но в 1566 г. их считали мелочью. Никакого особого отношения к Босуэллу не заметно — указано лишь его обычное место среди личных советников. Морей и Мар стояли выше. Учитывая его непоколебимую верность Марии и ее матери, остается лишь удивляться, как мало получил бы он по завещанию Марии, если бы она умерла во время родов.

Здоровье Марии после родов оставалось хрупким. Она нуждалась в отдыхе и поэтому в июле и начале августа устроила себе нечто вроде каникул. Ее убежищем стало тихое и живописное местечко Аллоа в Клакманшире, на небольшом расстоянии от Эдинбурга — если плыть вдоль побережья залива Ферт-оф-Форт. Королева навестила графа Мара в сопровождении Морея и Босуэлла. Прибыл также Кастельно, получивший от Екатерины Медичи инструкции помирить Дарнли и Марию. Но ему не представилось возможности выполнить поручение. Отношения в королевской семье стремительно ухудшались. Слухи о разрыве ходили еще в конце апреля — Дарнли дважды угрожал уйти и поселиться в Нидерландах.

Когда Мария готовилась к родам, супруги заключили чисто номинальное перемирие. Теперь его срок подходил к концу. Дарнли приехал в Аллоа один и задержался там всего лишь на несколько часов. Кастельно едва успел поговорить с ним. 3 августа граф Бедфорд, составляя отчет для Сесила, писал: «Отношения королевы с супругом вернулись к прежнему состоянию или даже ухудшились». Мария редко делит трапезу с Дарнли, «не составляет ему компанию» (эвфемизм, в данном случае означающий отсутствие любовных утех) и «больше его не любит». Король и королева уже жили раздельно, а в Аллоа разлад усилился. Мария даже сквернословила, обращаясь к мужу. Она употребляла слова, брезгливо отмечал Бедфорд, «которые скромность и уважение к королеве не позволяют передать».

Возвращаясь через Англию после одной из своих многочисленных поездок в Париж, Кастельно радостно заверил Бедфорда, что Мария и Дарнли помирились. Либо он выдавал желаемое за действительное, либо это была сознательная ложь, чтобы обмануть англичан. Но у Бедфорда имелись свои шпионы, и он прекрасно знал о ревности и паранойе Дарнли. «Он не может вынести, — писал один из его информаторов, — дружеского отношения королевы к мужчинам или женщинам, и особенно к леди Аргайл, Морею и Мару». Все ее внимание, каждую секунду, должно быть направлено на него — в противном случае он устраивает скандал.

Самые крупные ссоры разгорались по мелочам. Мария любила собак, и когда сэр Джеймс Мелвилл подарил Дарнли великолепного ирландского водяного спаниеля, которого ему прислали из Англии, королева обиделась. Она выговаривала своему верному Мелвиллу, называя его «лицемером» и «льстецом». Ей тоже очень нравились спаниели, и она ревновала, что не ей предложили собаку первой. «Как я могу доверять Вам, если Вы дарите такие подарки тому, кого я ненавижу?» — вопрошала она.

В середине августа Мария переехала в Пиблшир, где охотилась на оленей среди холмов в окрестностях реки Меггет-Уотер. Морей, Мар и Босуэлл все время сопровождали ее, тогда как Дарнли появлялся лишь изредка. 22 августа Мария прервала свой отдых. Случилось нечто такое, что заставило ее почувствовать опасность и возродило страхи, которые терзали ее после убийства Риццио. Внезапно королева на два дня вернулась в Холирудский дворец. До сих пор принц Джеймс оставался со своей кормилицей в Эдинбургском замке, под присмотром Мара и его жены. Мария испугалась, что сына собираются украсть, и решила перевезти его в более безопасное место, в замок Стирлинг — крепость на скале, где когда-то ее саму прятала мать.

Она боялась, что Дарнли похитит Джеймса, поскольку понимала, что рождение сына снова изменило баланс власти. Королева значительно укрепила свои позиции, по крайней мере на какое-то время. Она произвела на свет наследника мужского пола и обеспечила династическую преемственность в Шотландии. Появление наследника также ослабило ее зависимость от шотландской знати. Но, как это ни парадоксально, сделало ее более уязвимой в долговременной перспективе, поскольку если Дарнли или лорды решат выступить против нее, они могут захватить наследника престола и назначить регента, который будет править до совершеннолетия мальчика, тем самым обеспечив себе власть на пятнадцать или двадцать лет. Не желая рисковать, Мария собрала отряд из пятисот аркебузиров, которые окружали паланкин принца Джеймса во время путешествия из Эдинбурга в Стирлинг. Там она снова оставила сына на попечение Мара и его жены. После благополучного завершения переезда Мария вернулась в Пертшир, чтобы продолжить свой отдых. Теперь, когда Джеймс был надежно защищен, она даже нашла в себе силы охотиться с собаками и соколами вместе со своим лицемерным мужем. Королева старалась соблюдать приличия. Последнюю неделю августа они провели в Гленарти, изобилующем благородными оленями охотничьем угодье в окрестностях озера Лох-Ирн. Оттуда королевская чета отправилась в замок Драммонд неподалеку от Криффа, после чего вернулась в Стирлинг.

К началу сентября Мария немного успокоилась. Она даже вняла просьбам Морея и Атолла и позволила Мейтланду снова занять должность ее секретаря. Он прибыл в Стирлинг 4 сентября, и на следующий день ужинал с королевой наедине. Мейтланд заверил королеву в своей верности, после чего Мария вернулась в Эдинбург. Мейтланду было приказано прибыть в столицу 11-го числа, и вскоре должно было состояться его примирение с Босуэллом. Трудно сказать, насколько искренним было это примирение, но Мейтланд радостно сообщал Сесилу, что вернулся ко двору и снова получил доступ к рычагам власти.

Дарнли же пребывал в ярости. Мария, полагал он, мирится с лордами для того, чтобы создать коалицию против него. Никаких причин для подобных подозрений у него не было. Королева всего лишь пыталась восстановить порядок и мир между враждующими фракциями после хаоса, вызванного заговором и убийством Риццио. Но Дарнли упорствовал в своем заблуждении. Когда Мария вернулась в Стирлинг, чтобы вместе с ним поехать в Эдинбург, он отказался покидать замок. Дарнли вел себя непозволительно, не стесняясь даже нового французского посла, Филиберта дю Крока, которого прислали в Шотландию вместо Кастельно.