16 марта 1945 г. я связался с моими знакомыми по секретариату Хабаровского исполкома, но мне не удалось подтвердить пребывание Эпрона в Гроссевичах в качестве заключенного. В течение марта по региону распространялись упорные слухи о предстоящей амнистии для некоторых категорий заключенных в связи с обещанием, данным Сталиным во время Ялтинской конференции в феврале 1945 г.

2 апреля 1945 г. постановление о досрочном освобождении было опубликовано в «Правде» и анонсировано по радио, оно последовало за речью Сталина, посвященной близкой победе Красной армии над нацистской Германией. По Хабаровскому краю циркулировал неофициальный список амнистированных. Имя Майкла Эпрона в нем не фигурировало, но было имя Марины Андреевны Гусеевой.

7 апреля я заговорил с Мариной Андреевной Гусеевой на выходе из фильтрационного лагеря в Хабаровске. Она была узнаваема по старым фотографиям, хотя и сильно похудела. Ее физическое и моральное состояние было относительно хорошим. Тем не менее у меня возникли сложности с установлением с ней доверительных отношений.

М. А. Гусеева горячо стремилась найти Эпрона, но не желала возвращаться в Биробиджан, хотя и рисковала снова привлечь внимание НКВД. Я решил вмешаться, назвавшись другом Эпрона.

Цит.:

М. А. Гусеева: Вы его знаете? Вы знаете Майкла?

Я: Мы друзья.

М. А. Г.: Я вам не верю.

Я: Почему?

М. А. Г.: Майкл не говорил мне о вас.

Я: Он же не сказал вам о своей работе в разведке. Он не мог вам все рассказать.

М. А. Г.: Откуда вы знаете, что он шпион?

Я: Марина Андреевна, при аресте НКВД нашло у него оборудование…

М. А. Г.: Вы что, там были? Вы знаете, кто подбросил в нашу избу передатчик? Тогда вы один из них.

Я: Нет, я не из НКВД.

М. А. Г.: Вы можете это доказать?

Я: Нет.

М. А. Г.: Вот видите. А почему тогда я должна вам верить?

Я: А почему я должен верить вам? Может, НКВД вас освободило, потому что вы стали на них работать? В конце концов, вы пробыли в лагере только восемнадцать месяцев. Для соучастницы американского шпиона это совсем немного.

Наш контакт много раз едва не прервался. В этот период поддерживать беседу с М. А. Гусеевой было крайне затруднительно. Ей было сложно контролировать свою агрессию, которая ставила собеседника в неловкое положение. Тем не менее по вышеназванным причинам, а также из-за необходимости быстро покинуть Хабаровск я решил рассказать ей о моем намерении организовать побег Эпрона.

Цит.:

М. А. Г.: Вы знаете, где Майкл?

Я: Да.

М. А. Г.: Где же?

Я: Я скажу вам это, когда буду уверен, что могу на вас положиться. Если вы поедете со мной во Владивосток.

М. А. Г.: Если вы хотите спать со мной, проще сказать сразу.

Я: Я хочу освободить Эпрона. И вы можете мне помочь. Но надо, чтобы вы перестали дурить.

М. А. Г.: Зачем вам ему помогать?

Я: Повторяю, я его друг.

М. А. Г.: Вы лжете.

Я: Вам решать.

М. А. Г.: Посмотрите на меня. Перед вами мертвая женщина. Во мне жив только Майкл. Если вы попытаетесь его предать, я вас убью.

16 апреля Марина Андреевна Гусеева поехала со мной во Владивосток. В ее паспорте стояла отметка о пребывании в лагере, и ее могли арестовать в любую минуту. Я через свои связи организовал ей новый паспорт. Это вызвало новые споры, так как она хотела носить фамилию Эпрон.

Цит.:

М. А. Г.: Я жена Майкла. Мы поженились в Биробиджане, в синагоге.

Я: Вам нельзя брать эту фамилию: она звучит слишком не по-русски. Это рискованно.

М. А. Г.: Как будто ваша звучит по-русски! Мы евреи. И фамилия у нас еврейская. Ваш друг Эпрон — еврей. Вы этого не знали?

Я: Плевать мне на это. Просто ваша фамилия — не Эпрон.

М. А. Г.: Эпрон. На всю мою оставшуюся жизнь.

Я: Тогда о другом подумайте: если они вас арестуют, то заодно и меня. И больше никто вашему мужу бежать не поможет.

Под своей новой фамилией (М. А. Овалдян) Марина Гусеева легко могла представляться как вдова моего племянника, погибшего «на фронтах Отечественной войны». Вполне возможная и обычная ситуация, учитывая нашу разницу в возрасте.

26 или 27 апреля по радио объявили о смерти Гитлера. Владивосток ликовал и веселился, как и при всех известиях о победе армии. Я предложил М.А. Гусеевой пойти танцевать. Она отказалась.

Цит.:

М. А. Г.: Для евреев это не повод для танцев. Это как топтать ногами пепел наших мертвецов. А вы можете идти танцевать на трупе Гитлера. Для вас, для всех здешних, это конец войны. Для нас, евреев, это начало воспоминаний, которые никогда не перестанут разрывать наши сердца.

Эти слова тронули меня, и я остался с Мариной. Это был наш первый долгий и мирный разговор. Она несколько часов рассказывала о жизни в Биробиджане и о встрече с Эпроном.

Цит.:

Я: А если вы вернетесь туда, друзья примут вас?

М. А. Г.: Может быть. Бабушка Липа, Бэлла, Ярослав, кто знает? Для меня важно одно: найти Майкла.

За май М. А. Гусеева обрела некоторое душевное спокойствие, хотя мысль о страданиях Эпрона в заключении была для нее постоянным источником подавленности и делала ее нетерпеливой и раздражительной. Я пошел на разумный риск и дал ей более конкретную информацию о моих целях и средствах. Мы рассмотрели несколько путей, как достичь лагеря в Гроссевичах. Мы оба считали, что главное — организовать побег до наступления холодов (до октября). Побег был возможен только морем. Надо было договориться (за деньги) с каким-то капитаном судна, да и с экипажем. Марина предложила воспользоваться ее лагерным опытом, чтобы проникнуть в лагерь и убедиться, что Эпрон там. Очень скоро мы поняли, что слабое звено всех возможных сценариев — сам побег. Гусеева и я знали, что с Эпроном вернуться жить во Владивосток невозможно. По этому поводу М. А. Гусеева заявила, что последует за Эпроном, куда бы тот ни направился. Она не хотела больше жить в СССР и была готова принять американское гражданство, и мы договорились, что американский паспорт, изготовленный для нее Отделом № 407, будет на имя Марии Эпрон.