бывший интендант скопировал одну из комнат столичного Императорского Дворца. У него хватило ума не брать за образец комнаты, предназначенные для проживания императорской семьи, но в том, что реальный прототип жилища Похмелова предназначался для какого-то высокопоставленного придворного, сомнений не возникало ни у кого из тех, кто переступал порог его аппартаментов. Кричащая роскошь просто бросалась в глаза. Ни один из штрафников не сказал толстяку ни слова по поводу нелепости выбранного им интерьера, но тот, побывав в гостях у остальных своих товарищей, сам, кажется, понял, что перегнул палку с роскошью. И принялся оправдываться, что, дескать, всю жизнь хотел пожить во дворце, так почему бы не исполнить свою мечту хоть ненадолго?

Левинзон же выбрал в качестве прообраза своего жилища небольшой гостиничный номер. Не из самых дорогих, но и не из самых дешёвых. Лучше всего его выбор описывался словами «Просто — но со вкусом». Всё было удобно, функционально, и даже в чём-то по домашнему. «Изюминкой» пристанища Левинзона было то, что выбранная им в качестве прототипа гостиница находилась на круизном Летающем Острове. На самом его краю. Так что вид за широким панорамным окном менялся каждый день. То до самого горизонта расстилалось бескрайнее море, то струились зноем жёлтые пески пустыни, то радовали глаз зелёные равнины, то взметались в небеса окутанные облаками заснеженные горные вершины…

Единственной каютой, о внутреннем убранстве которой не было известно ничего, являлась каюта Шелехова. Он никогда не приглашал в гости никого из сослуживцев, хотя сам к ним иногда заходил.

Не бывали бойцы и в каютах экипажа корабля. Офицеры экипажа держались замкнутой группой, хотя общались со штрафниками довольно регулярно. Хотя и не со всеми. С пилотами чаще приходилось сталкиваться Белецкому, а с техником — Карлашу. Остальные встречались с экипажем только на тренировках. Как выяснилось, противоабордажную подготовку должны иметь все, находящиеся на транспортнике, и в этих вопросах прапорщику должен был подчиняться даже командир корабля. Чем тот и пользовался, заставляя офицеров потеть на тренировках вместе со штрафниками.

Вообще в космосе Шелехов сильно изменился по сравнению с тем, что было на Земле. Исчезли пустые придирки и издевательства. Теперь его наиболее точно можно было охарактеризовать словами «Строгий, но справедливый». И командир, и педагог из него вышел толковый, и бойцы под его руководством превращались в эффективную боевую единицу буквально на глазах. Росло и их индивидуальное мастерство. Правда последнее, по крайней мере в отношении себя, Белецкий относил не столько на счёт прапорщика, сколько на счёт своих регулярных тренировок с Вейтангуром, проводить которые приходилось в основном после отбоя и в выходные дни, в свободное от боевой учебы и от обязательного отдыха время. Несмотря на постоянное общение, Егору так и не удалось вытянуть из скрытного духа меча каких-нибудь дополнительных сведений о его «прошлой жизни». Но он не падал духом. Пока что ему хватало и осознания того, что без помощи меча таких значительных успехов в фехтовании ему бы достичь не удалось. Шелехов неоднократно отмечал растущее мастерство подчинённого, но заниматься с ним обучением фехтованию на двух шпагах по-прежнему отказывался. Зато пообещал, что разрабатывает для способного ученика несколько приёмов с внезапным колющим ударом сквозь свой щит, и вскоре начнёт их с ним отрабатывать.

В общем, Белецкому показалось вполне закономерным, что на одной из дополнительных тренировок он наконец-то впервые смог коснуться шпагой своего учителя. Хотя это касание не могло оставить на скафе Шелехова и царапины, Егор преисполнился гордости, и приготовился выслушать законную похвалу своему растущему мастерству.

Но Шелехов повёл себя в высшей степени странно. Остановив тренировку, он приказал Белецкому сдать оружие и срочно топать в медблок для прохождения полного медосмотра. После чего прибыть к нему в каюту.

Приказ есть приказ. Даже непонятный. Поэтому через двадцать минут Егор, впервые за время полёта, с двойным любопытством переступал порог каюты командира. Первый интересовавший его вопрос был, естественно, о причинах странного поведения командира, а второй — как же всё-таки выглядит каюта прапорщика? Об этом среди команды гуляли разные предположения, порой самые дикие… Но действительность Белецкого и удивила и разочаровала одновременно. Каюта Шелехова была просто каютой. Такой же стандартной, как столовая, в которой штрафники обедали между тренировками. Только вместо стола и шести стульев тут была стандартная койка, стандартный сейф для оружия и стандартный пенал для скафа. Ну, ещё пара стульев, на один из которых сидящий на койке прапорщик сразу указал вошедшему. Из общего официального стиля выбивались только висящие в углу образа с неугасимой лампадкой перед ними. Хотя, начальство такие композиции в каютах всячески поощряло, так что в принципе это вписывалось в общую картину, особенно если вспомнить частое посещение Шелеховым церкви в учебке.

Белецкий осторожно опустился на стул и стал ожидать, что будет дальше. То, что его не оставили стоять, а пригласили присесть, было хорошим знаком. Если начальство хочет устроить разнос, то обращается с подчинённым немного не так. Разве что разнос настолько грандиозный, что подчинённый может упасть, если не сидит. Но ничего такого, что могло бы вызвать такой супернагоняй, Белецкий за собой в последнее время не замечал.

Шелехов хмуро взглянул на подчинённого, и не отводя от него глаз, негромко позвал:

— Кира.

Егор невольно оглянулся по сторонам. Никакой Киры в каюте не наблюдалось. Но тут поверхность стены рядом с иконостасом начала выгибаться наружу, словно её изнутри что-то продавливало. Несколько секунд, и из стены проявилась женская фигура… Вот она сделала шаг вперёд… Вот из однотонно серой она стала такой, какой и должна быть молодая привлекательная девушка: с розовой кожей, большими голубыми глазами, сочными губами, золотистыми волосами, и милыми ямочками на щеках… Одета странная гостья была в лёгкое летнее белое в синий горошек платье. Сделав два шага вперёд, девушка остановилась.

— Кира, местный ИсКин, — представил гостью Шелехов. Улыбнувшись, он добавил: — Капитан очень любит свою дочку… И не мудрено. Эх, был бы я помоложе!.. — прапорщик подмигнул голограмме.

— Не забывайте, что я всё-таки не она, — озорно улыбнулась девушка, — И со мной у вас точно ничего не получится…

— Вот такие все женщины… — притворно вздохнул командир, — Обломать кавалера доставляет им истинное удовольствие…

— Кира уже хотела раскрыть свой прелестный ротик, чтобы что-то возразить, но Шелехов вскинул руку в останавливающем жесте, и вперив взгляд в Белецкого, произнёс:

— Вейтангур.

Егор чуть не упал со стула. «Как?…», «Откуда?…» и прочие содержательные мысли заставили его отвлечься от изучения анатомических особенностей находящейся рядом с ним девичьей фигуры.

— Вейтангур, выходи! — повторил Шелехов, подняв голос.