– С деньгами мы решили. Теперь Метхенберг. Я намеревался посетить этот город и в день святого Торстена отслужить заупокойную службу по всем достойным, погибшим в Устричном море. Мы выезжаем вечером.

– Я еду с вами. Если, конечно, это возможно.

– Разумеется, брат Ротгер.

Вепри на воротах встретили хозяина золотистыми искрами, словно улыбнулись. Даже странно, каким живым может стать металл. Радостно блеснули окна, знакомо простучали по добросовестно выметенным плитам копыта… Как же все-таки чудесно возвращаться домой! Ричард ожидал чего-то подобного от встречи с Надором, а нашел разруху, нотации и холод. Старый замок был тосклив и болен, стань он человеком, ему бы не захотелось жить. Может, поэтому Надор и рухнул? У всего есть предел, даже у Скал, а хранить родовое гнездо оказалось некому – Щит был отдан Манлию…

– Что нового, Эмиас? – Дикон не нуждался в отчете, он просто наслаждался встречей. Старые тополя во втором дворе и те казались родными.

– Все хорошо, монсеньор, – камердинер не позволил бы себе фамильярности, даже начнись пожар, – все ваши распоряжения выполняются. Граф Штанцлер…

– Он здоров?

– Граф не приглашал к себе врача.

Эр Август не будет откровенничать с камердинером, но врачей старик любит. Раз не приглашал, значит, все хорошо.

– Монсеньор, осмелюсь доложить…

– Церковь заперта?

– Как вы приказали.

– Откройте. Немедленно…

Золотистый сумрак прихожей, тщательно натертые ступени, багряный, прижатый медными прутьями ковер. Лестница в безукоризненном порядке, как и сам храм. Ни пылинки. Лампады полны масла, в вазах свежие цветы, а ведь хозяина ждали не раньше, чем через десять дней. Эмиас не Джереми и вряд ли закроет господина собственной грудью, но слуга он образцовый.

– Все в порядке, монсеньор?

– Да.

– Монсеньор…

– Все в порядке, спасибо.

Да, все в порядке, если не считать пустой ступеньки. На ней лежал меч Ветра и должен был лежать, пока его не поднимет Карл Борраска. Конечно, во дворце реликвия в безопасности, но Рамиро доверил ее Окделлу. Собрату по верности.

Меч Боррасок и кинжал Алана становились залогом союза Скал и Ветров. Залогом Чести и искупления. Алан ошибся, обвиняя Рамиро. Ошибся и Ричард, отдав меч Альдо. Рыцарь, у которого украли даже балладу, обратился к потомку своего невольного убийцы, а тот не понял, как не понял некогда сам Алан. Предок верил в благородство Эрнани, потомок – в избранность Альдо. Зря.

Усилием воли юноша оторвал взгляд от пустого, чистого мрамора. Стоящий за спиной Эмиас расценил это по-своему.

– Прикажете подать домашнее платье? И что заказать повару?

– Что заказал граф Штанцлер?

– Сваренного на пару цыпленка и овощи. Монсеньор, граф Штанцлер уехал. Ему назначена аудиенция у ее величества.

– Когда?!

– Не могу знать. Дворцовый курьер прибыл около полудня. Граф Штанцлер оставил письмо.

– Принесите.

Катари все же простила! Ссоре конец, хотя какая это ссора? Все они, как могли, приближали победу Раканов, и не их вина, что Кэртиана отвергла былых избранников. Теперь, убедившись в этом, можно искать иные пути, не становясь предателями. Они со Штанцлером убедились, а Катари… Женщине не место на войне, даже лучшая из женщин никогда не поймет, чем живет мужчина. Она станет жалеть проигравших и защищать узников только потому, что те в цепях.

– Письмо, монсеньор.

«Мой мальчик, я вынужден нарушить данное тебе слово и поспешить на зов моей королевы. Я никогда не усомнюсь в ее сердце и буду счастлив отдать ей те силы, что у меня еще остались, но я слишком много знаю о некоей графине и слишком не доверяю некоему генералу, чтобы уехать, не простившись с тобой, как если б я покидал твой кров навсегда.

Я не сомневаюсь, что письмо Ее Величества подлинное, я, слава Создателю, еще не разучился распознавать подделки, иначе ни меня, ни Катарины Ариго давно не было бы на свете. В том, что мы поймем и простим друг друга, я тоже не сомневаюсь, но обратно я могу не вернуться. Не думаю, что упомянутые мной генерал или графиня, которая прибывает уже завтра, пойдут на убийство, но они достаточно влиятельны, чтобы вернуть меня в Багерлее или же вывезти из города, заручившись приказом кого-либо из будущих регентов. Я опасаюсь, что аудиенция связана с подобным требованием. Однажды Ее Величество уже спасла мне жизнь, было бы слишком самонадеянно рассчитывать на это вновь, тем более что тайного выхода из апартаментов королевы нет.

Если я внезапно скончаюсь или же бесследно исчезну, знай: все, чем я еще владею, переходит к тебе. Это немного, но Окделлы небогаты, особенно после гибели Надора и в случае возвращения даров Альдо в казну. Единственная из принадлежащих мне вещей, что завещана не тебе, это шкатулка с монограммой «А», которую тебе передаст один из моих друзей, ныне находящийся в отъезде. Это память о великой женщине, и она должна перейти к ее соотечественникам. Мне следовало передать ее раньше, но к старости мы не только начинаем бояться смерти, но и становимся сентиментальными. Перечитываю свое письмо и убеждаюсь в этом еще раз. Надеюсь, мальчик мой, что я вернусь и сожгу его, если же нет, прими мое благословение. Я одинок и бездетен, но в тебе вижу своего сына, только много лучшего, чем я смел бы надеяться. Будь счастлив и не оставляй Ее Величество одну, ей больше некому довериться.

Твой эр Август…»

Ричард перечел письмо дважды, но эта задержка была единственной. Не прошло и десяти минут, а юноша уже сидел в седле. Стук ворот, отскочивший от бронзовых вепрей луч, сорвавшаяся в галоп Сона… Он должен успеть, значит, он успеет!

Сверкая благородной сединой, его крысейшество выказывал свои претензии. Обоснованные, ведь хозяин нагло провел вне дома без малого трое суток. Конечно, случались и более длительные отлучки, но исключительно по служебной надобности, с которой Клемент был готов мириться. Как крыс узнавал, чем занят и занят ли его человек, оставалось загадкой, но усталого маршала Клемент встречал дружелюбным писком, а удачливого любовника – возмущенным верещанием. Подношение, хоть и не было отвергнуто, сердца его крысейшества не смягчило. Клемент грыз печеньице, не переставая браниться. Он был прав, но Эпинэ прощения просить не стал.

– Да, – твердо сказал он, – я ночевал у друзей, а тебе там не место. Эвро съест.

Клемент заверещал громче, и Робер торопливо убрал со стола недопитый бокал – пребывая в расстроенных чувствах, крыс сбрасывал на пол все, что было ему по силам. В первую очередь то, что бьется.