– Все равно не возьму, – отрезал маршал Талига, трогая приколотую к камзолу гвоздику. Утром золотистый цветок украшал тот самый будуар, где в Зимний Излом Эпинэ сцепился с висельниками, а весной стал неприлично счастлив. И в счастье этом не было ничего лихорадочного, пьяного, обреченного, что накатывает на людей перед бурей или войной, заставляя в считаные дни, если не часы, сжигать всю отпущенную тебе радость. Эпинэ собирался жить долго и спокойно с женщиной, которую любил и которая любила его.

Коко не уставал повторять, что жаждет видеть дорогого друга и дорогую жену счастливыми, Катари обещала поторопить барона и события, не возражали даже Никола с Сэц-Арижем. Единственным недовольным оставался Клемент. Эпинэ водрузил обиженного друга на плечо и вышел из кабинета, чтобы едва не налететь на сопровождаемого Жильбером коренастого ноймара.

– От графа Литенкетте с письмом и устным докладом, – объявил Сэц-Ариж, – теньент Варнеке. Говорит, не голоден.

– И ты веришь?

– Не верю, – засмеялся адъютант.

– Ну так накорми. Теньент, дело потерпит еще полчаса?

– Я уполномочен передать письмо, ответить на ваши вопросы и доставить ответ.

– Давайте письмо, и – обедать! Жильбер, потом подашь нам вина. В чем-нибудь, что не бьется.

– Да, монсеньор. – Сэц-Ариж со значением глянул на крыса и повел ноймара вниз. Рассказ о проделках Клемента гостю был обеспечен. Эпинэ погладил героя рождающихся на глазах легенд и вернулся к рабочему столу. Письмо он вскрыл на ходу.

«Мой дорогой друг, – начало вызывало воспоминание о Коко и улыбку, хотя дружба в понимании маленького барона и сына Рудольфа разнились, как Эвро и Готти, – пользуюсь случаем и пишу тебе с дороги. Сперва о деле, которое привело меня на берега Лукка. Я подробно расспросил беженцев, и я совершенно не удовлетворен объяснениями, которые мне предоставил Окделл, хотя они и опираются на научные авторитеты. Завтра я переправлюсь через реку и осмотрюсь на месте. Что до беженцев, то во исполнение приказа Первого маршала Талига и в связи с положением, в котором находится Оллария, я принял решение перекрыть столичный тракт и заворачивать людей на запад. Полагаю, отец это мое решение одобрит, пока же рассчитываю на твою помощь и прошу подкреплений. Появление в пределах Кольца Эрнани значительного числа лишенных средств к существованию крестьян ляжет на столицу куда более тяжелым бременем.

Считаю необходимым поставить тебя в известность и о некоторых событиях, хоть и не столь впечатляющих, как твое путешествие из Алата в Эпинэ, но любопытных. Начну с того, что по дороге к Лукку я, герцог Окделл и четверо моих людей (один из них передаст письмо и ответит на твои вопросы) ощущали нечто необычное. Окделл чувствовал на себе чей-то неприязненный взгляд, но этот молодой человек страдает излишней впечатлительностью и все, с чем встречается, примеряет исключительно к своей персоне. Лично я ощущаю лишь некое напряжение. Это чувство сходно с тем, что возникает перед грозой и, в меньшей степени, перед сражением. Именно это ощущение мешает мне поверить в то, что оползни и обвалы в Надорах вызваны разовой причиной и остались в прошлом.

Другие чувствующие, кстати все они состоят в родстве, жалуются на смутную тревогу и испытывают нежелание ехать дальше, однако это не затрагивает животных, а именно животные, в первую очередь собаки, предупредили беженцев о приближающемся бедствии.

Вторым заслуживающим внимания событием стал визит все к тому же Окделлу двоих выходцев. В одном из них он опознал бывшего капитана Лаик Арнольда Арамону, второй, вернее, вторая отрекомендовалась капитаном Гастаки. Окделл о существовании этой дамы не осведомлен, но я про нее слышал. Сестра бордонского дожа, она командовала одним из галеасов, была взята в плен у берегов Фельпа и исчезла при загадочных обстоятельствах. При всем богатстве своего воображения Окделл не обладает пророческим даром; остается предположить, что он видел капитана Гастаки на самом деле.

Я своими руками трогал покрывшиеся плесенью мебель и белье, кроме того, в спальне Окделла стало холодно и промозгло. Плесень и могильный холод сопровождают выходцев, но я никогда не слышал, чтобы они являлись к посторонним им людям с предупреждениями об опасности, а именно это и сделала капитан Гастаки. К сожалению, из ее слов, как их запомнил Окделл, понятно только одно: Олларии грозит что-то дурное, и это дурное можно предотвратить. Это вполне согласуется с мерами, принятыми Первым маршалом Талига, и может служить подтверждением его правоты. Тем не менее советую тебе лично расспросить Окделла о визите выходцев, возможно, ты поймешь больше меня.

Теперь о герцоге Окделле как таковом. Я догнал его сразу же за Кольцом Эрнани. После совместного путешествия и участия в столь неординарном событии, как встреча с выходцами, я готов признать твою правоту. Окделл не является заговорщиком в прямом смысле этого слова, он достаточно смел, прямодушен и вполне пригоден для воинской службы, хотя не думаю, что достигнет на этом (равно как и на других) поприще больших высот. Полагаю, чем раньше Окделл окажется в действующей армии, тем для него будет лучше. Нынешняя кампания не сулит нам ничего хорошего, но те, кто покажет себя должным образом в летних боях, избавятся от любых пятен на репутации. Именно поэтому я бы на твоем месте, не дожидаясь разрешения ситуации в Олларии, измыслил предлог и отослал Окделла в распоряжение моего брата Людвига, возглавляющего оборону перевалов. Направлять твоего протеже в армию фок Варзов мне представляется неправильным из-за отношений, связывавших Окделла с Альдо Раканом и Рокэ Алвой.

На этом заканчиваю с деловой частью моего письма и обращаюсь к тебе как к другу и одному из ближайших родственников Ее Величества. Я считаю своим долгом поставить тебя в известность о том, что глубоко и давно люблю твою кузину.

Я бы никогда не позволил себе выдать свои чувства, если б не трагические события последнего года и не намерение Ее Величества принять постриг. Я решился вступить в спор за ее сердце хоть с Создателем, хоть с Леворуким и буду бороться. Я понимаю, что надежд на успех у меня еще меньше, чем у фок Варзов в начавшейся кампании. Мне удалось убедить Ее Величество принять приглашение моей матери, и это мой единственный шанс. Я знаю, что Ее Величество пригласила графиню Савиньяк, и опасаюсь, что это обстоятельство вкупе с тоской по Эпинэ заставит Ее Величество предпочесть юг северу. Прошу тебя, если мысль о подобном союзе не вызывает у тебя отторжения, поддержать кузину в намерении погостить в Ноймаре. Разумеется, я никогда не позволю себе переступить черту допустимого, но другой возможности у меня не будет. Если ты когда-нибудь любил, ты меня поймешь.

Граф Литенкетте.

Твой друг Эрвин вне зависимости от того, какое решение ты примешь».

Можно подумать, кузены что-то решают! Будь Катари просто вдовой Фердинанда, было бы проще, но она любит… Ну и что? Год назад Роберу казалось, что для него нет и не будет ничего, кроме осени в глазах Мэллит, сегодня он едва помнит бедную девочку. Катари тоже может разлюбить и полюбить вновь. Она – человек, весна может прийти и к ней.