Она застывает в нелепой позе на короткое мгновение, пригнувшись к полу, сжимая до крови бледную Дашкину коленку, розовый язык скользит по губам, оставляя влажный след, глаза темнеют еще сильнее, становятся почти черными, их затягивает и обволакивает ад, запах смерти еще удушливее.

А еще через мгновение Элисте отрывисто дергает головой, запрокидывает ее назад так сильно, что становится виден кадык, передергивает плечами и щерится клыкастая маска на ее лице, щерится так, словно получила сладкий приз.

- Иди-ко-мне, - тянет с рычанием на распев. – Тебе-еще-рано-туда. В-пустоту, - совершенно чужой голос, без знакомых ленивых ноток, низкий и грубый, холодный, как бездна. – Иди-девочка.

И снова клацает зубами, с шумом втягивает в себя воздух, крепче стискивает ногу Лебедевой.

И снова тишина, тишина, которая бьет меня хуже криков, рвет и крошит что-то внутри. Я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не броситься туда, к ним, заставляю себя сидеть на месте, все еще кипя от ярости, сжимаю кулаки до побелевших костяшек.

Терпение – не мой конек. Ни хрена подобного.

Еще через несколько секунд Громова начинает двигаться, опять рычит, почти воет и скалится. Снова острые лопатки натягивают ткань футболки, снова растягивается рот в бескровной, безумной улыбке, как и у Дашки закатываются глаза.

Призрачный пес поворачивает ко мне свою уродливую башку, высовывает раздвоенный туманный язык, смотрит.

Голова Эли остается неподвижной.

Я вижу, как двигаются мышцы шеи и плеч твари, мышцы огромной челюсти.

Тварь смотрит на меня ровно миг, короткий, стремительный.

И отворачивается, втягивается, собирается в тот клубок у груди Лис, и растворяется внутри нее с очередным громким рычанием.

- Аа-ар-он, - хрипит Элисте.

И я кладу руку на тонкое плечо, отпускаю наконец-то мечущийся внутри ад. Скорее вижу, чем чувствую, как Элисте с усилием открывает для меня проход, как разрывает когтями пса, сидящего внутри нее, материю. Ползет по моим ногам и шее сухой, колючий ветер, застилает взгляд грязный, потрепанный туман.

Я просачиваюсь туда, внутрь, бросаю не тело, но себя.

Это не Лимб. Громова вытащила Дашку оттуда. Это… что-то перед ним. Преддверие: холодное, пустынное, гулкое.

Здесь нет ничего.

Лишь плотный, сухой туман, как сценический дым, измазанный, испачканный.

Тихо. Пусто.

Дашка и Эли.

Где-то здесь. Они должны быть где-то здесь. Только пока мне совершенно непонятно, где.

Я делаю шаг, потом еще один, всматриваюсь до рези в глазах в окружающую пустоту, прислушиваюсь, двигаюсь медленно.

Но тут сложно понять, двигаюсь ли я вообще, или стою на месте. Ни низа, ни верха, ничего, за что можно было бы уцепиться.

Чудны дела твои, Господи.

Я делаю еще несколько шагов. Очень осторожных, очень мелких шагов, окружающая реальность давит на меня, пытается вытолкнуть назад, пружинит вокруг и подо мной. Мне здесь не место, я не должен быть тут, а Лис не должна была пускать меня сюда.

Мы только что нарушили несколько законов мироздания. Да и… срать.

Я расправляю крылья, отпускаю себя немного, делаю следующий шаг и наконец-то что-то слышу.

Крик, как отрывистый вздох, уже знакомое гулкое рычание. Все закольцовано, спрятано от меня в эхо. Звук сразу ото всюду. Слева, справа, сзади и спереди.

Ага, как будто я на это поведусь.

Теперь я чувствую их. Их обеих: не только Элисте, но и Лебедеву. Закрываю глаза и иду туда, куда тянет, потому что зрение и возможность видеть в этом месте только мешают, сбивают, впрочем, как и слух.

Я чувствую Дашку и Лис по-другому. Просто знаю, где они, просто делаю очередной шаг туда, куда тянет. Они двигаются.

Двигаются быстро, слишком быстро, по направлению ко мне.

Еще два шага, и я открываю глаза.

Лебедева бежит, бежит путаясь в собственных ногах, неловко размахивая руками, хватает ртом воздух, с тихим бульканьем и сдавленными всхлипами, дрожит от страха, с закрытыми глазами, поднимая клоки и щупальца тумана с земли…

Наверное, это должна быть земля. Сложно понять, где земля, а где небо, когда нет ни горизонта, ни красок. 

…мерзкий пес рядом, в нескольких метрах…

Наверное, это несколько метров.

…скалится и рычит. Огромный, голодный, здесь полностью материальный. Здесь из плоти и крови, настоящий урод.

Бугрятся на теле мышцы, обтянутые черной, тлеющей кожей, летят в стороны багрово-оранжевые искры адского огня и пепел, раззявлена в оскале клыкастая пасть, свисает слева клок чего-то полупрозрачного: то ли волосы, то ли одежда. Тонкий кожистый хвост метается из стороны в сторону, взбалтывая, словно перемешивая окружающую реальность.

Он бежит за Дашкой, словно нехотя, играя и наслаждаясь страхом, попыткой убежать, изначально обреченной на провал.

Адские псы не устают, не сдаются, ничего не чувствуют и не замечают, когда преследуют жертву. А Дашка сейчас именно жертва.

Слишком много мертвых ведьм для шавки, слишком много свободы. Элисте больше его не контролирует, удивительно, как вообще смогла меня позвать.

Я делаю еще шаг и ловлю Дашку в руки.

Она барахтается первые мгновения, взвизгивает испуганно, пробует вырваться.

- Тише, мелкая, - сжимаю крепче. – Это я. Все хорошо.

Будущая верховная наконец-то открывает глаза, с шумом сглатывает, смотрит почти зачарованно.

- Андрей, - выдыхает едва слышно. Текут слезы по лицу.

На самом деле тут нет и не может быть слез, но Дашка плачет.

Я прячу ее за спиной, расправляя крылья, чувствую, как она прижимается сзади ко мне, сосредотачиваюсь, желая почувствовать связь с собственным телом, чтобы вытащить нас отсюда.

Нить, как канат. Прочная, крепкая, я нахожу ее без труда за долю мгновения.

- Нахер пошел, - дергаю я плечом, замечая краем глаза, как взвивается вверх тело пса. Хватаю собаку за горло пока он еще в полете, смотрю в черные провалы мертвых глаз.

- Андрей, - шепчет снова Дашка…

Она другая тут: еще тоньше, выше, еще более угловатая.

…цепляется за меня крепко и отчаянно. Так она не цеплялась даже, когда ее сила только проснулась, только попала к ней.

- Все будет хорошо.

Я держу собаку за горло, давлю на нее, стягиваю, собираю в кучу ад.

Сложно поверить, что где-то там, за собачьей мордой, Элисте, ее сознание.

- Успокойся, Лис, - встряхиваю пса. – Приди в себя.

Я помню, о чем говорила Громова перед уходом сюда, но не хочу навредить, просто давлю, просто пробую загасить ад, задавить чертову тварь.