разноцветных лампочек на празднично украшенных фасадах домов. Кайры, не успев испугаться, недоуменно таращили глаза-бусинки на странное, ползущее мимо них существо, лишь учтиво перемещались чуть в сторону, освобождая насиженное место для упора ноги, обутой в огромный сапог.

До плато оставалось два-три метра, когда рядом взвизгнула пуля. «Заметили, сволочи!..»

Следующая пуля расщепила приклад. «А, канат им в глотку, как же теперь стрелять!»

И вдруг – тупо ударило в бок. Нога одеревенела. Подошва соскользнула с ненадежной опоры, и Ладов повис на руках. Попытался подтянуться – прежней силы не было…

– Проклятье! – выругался громко и застонал от боли.

Последнее, что уловил ускользающим сознанием Федор, было море, яркое, сверкающее. И родной Владивосток, обнимающий бухту Золотой Рог. И корабли вдоль причальной стенки. Их много, разных: буксиров и барж, теплоходов и сейнеров, катеров и тральщиков – всех тех, на которых когда-то плавал и воевал Федор Васильевич Ладов…

Бегичев видел, как рухнул со скалы сержант. Жгучее чувство вины охватило младшего лейтенанта. Это он привел людей сюда, на проклятый Кайхэн. Это он, командир, самостийно распорядился чужими жизнями! Во имя чего? Какое он имел право? Никто приказа ему не давал…

Продолжая отстреливаться, бойцы, рассыпавшись по берегу, лежали в наспех отрытых окопчиках и ждали команды. Солдаты с надеждой поглядывали на Бегичева, не испытывая никаких сомнений в правильности совершенного. Значит, он был… Был такой приказ!..

– Товарищ младший лейтенант! – неожиданно завопил не своим голосом Шибай. – Смотрите, наши!

– Где? – не понял Бегичев.

– Да в море же! Вон!

Бегичев оглянулся и замер. К острову подходила разношерстная флотилия. Рядом с тральщиком, малым охотником, катерами мельтешили кавасаки. И на всех мачтах – красные флаги.

Вот оно, спасение! Наконец-то!

С кораблей ударил залп, заговорили пушки, пулеметы. Огненные трассы прошили японскую казарму. Она задымилась и вспыхнула. К берегу устремились малышки катера и десятки лодок, переполненных десантниками. Бойцы, стреляя, выскакивали из воды; преодолев линию прибоя, устремлялись к японским окопам.

Среди солдат мелькнула странная фигура человека в гимнастерке без погон. Он бежал, закинув автомат за спину, беспорядочно размахивая руками, перепрыгивая через камни. И бежал он не к вражеским окопам, а в противоположном направлении.

«Чудак, – подумал Бегичев, – куда это он? Попадет под шальную пулю».

Человек добежал до скалы, ловко вскарабкался наверх и внезапно остановился. Взору предстал котиковый пляж.

Он стащил с головы каску и замер. За спиной шел бой, а здесь, перед глазами, продолжалась мирная жизнь…

Через полчаса десантники полностью овладели островом. Все было кончено. Остатки японского гарнизона сдались в плен.

Заключительные страницы записок полковника Бегичева

Июль 1980 г.

Отпуск заканчивался. Пора было покидать гостеприимный Сахалин и возвращаться к родным волжским берегам.

Я объездил места боев сорок пятого года, поклонился праху павших товарищей. Оставалось нереализованным одно желание – побывать на Кайхэне, то бишь на Тюленьем, как с некоторых пор переименовали заветный островок.

Однако Тюлений сейчас – государственный заповедник, поэтому тщательно охраняется. Посторонних людей туда не пускают.

Я, конечно, не совсем посторонний. Орден Ленина получил, как сказано в наградном листе, за спасение национального пушного богатства страны. Но не станешь же предъявлять свои заслуги в качестве официальных полномочий… Да и добраться до острова проблема. Нужен специальный транспорт; рейсы прогулочных судов в Охотском море пока что не организованы.

При всем желании попасть на Тюлений рассчитывать было не на что.

Помог случай, причем, можно сказать, сюрпризный.

В Южно-Сахалинске, в штабе погранотряда, куда зашел узнать, какие сохранились документы, относящиеся к сорок пятому году, мне встретился капитан. Был он небольшого роста, со скуластым смуглым лицом. Сразу показалась знакомой его походка, скользящая и совершенно бесшумная, словно шел человек не в подкованных армейских сапогах, а в унтах. И даже не шел – плыл, мягко и быстро перебирая не очень длинными ногами.

Остановив капитана, спросил, где найти начальника политотдела. Незнакомцев тут не особенно-то жалуют. Пришлось представиться по всей форме. И вдруг взамен первоначальной настороженности во взгляде молодого офицера мелькнуло изумление, кустики черных бровей удивленно поползли на лоб. Он отступил на шаг, чтобы получше меня рассмотреть. А я ломал голову над тем, где и когда видел эти прозрачные раскосые глаза и нос, широкий, приплюснутый, с большими распластанными ноздрями.

– Товарищ полковник, вы, простите за любопытство, тут бывали… в наших местах? – нерешительно спросил капитан.

– Пришлось побывать. Но очень давно… Думаю, вас тогда и на свете не было.

– Вопрос задавал можно? – капитан разволновался и заговорил с акцентом. – Вы тогда совсем-совсем молодой был, уже младший лейтенант, правда…

Характерное словечко и особенно манера строить фразу так, что вопрос в ней сам собой утверждался, могли принадлежать лишь одному человеку.

– Айгинто?

– Игорь Айгинтович, – поправил капитан и широко улыбнулся, открыв выдававшиеся вперед крепкие зубы.

– Бог мой, вот это встреча! А где отец?

– Нет отца. Умер в пятьдесят девятом, – ответил капитан тихо и, помолчав, печально добавил: – Больше двадцати зим прошло с тех пор, как ушел к верхним людям. Там бабушка Рултына, дед Кляуль и, может, шкипер Брук… С ними встретиться отец последний год жизни хотел. Вы не сердитесь, что я так говорю. Слова отца повторяю.

Можно ли было сердиться? Вот передо мной он – сын Айгинто! Я во все глаза рассматривал своего нечаянного тезку. Успел-таки чукча построить свою ярангу и охотника после себя оставить. Сколько пришлось убеждать его, что новая жизнь пришла, все теперь по-иному пойдет… Он свое твердил: поздно, старый стал, кости болят, развалина. Какая женщина в его сторону смотреть будет?..

Я оказался прав. От этого было радостно и чуть грустно.

– Отец о вас, товарищ полковник, много рассказывал, – заговорил капитан после паузы. – Трубку, что вы ему подарили, когда навестили после войны в госпитале, мне оставил. Вопреки обычаю не захотел, чтобы с ним вместе в могилу уходила. «Пусть, хоть ты и не куришь, – сказал, – у тебя амулет будет – память о человеке. Имя его Игорь Александрович. Правда, ты тоже Игорь Айгинтович. Совсем похоже!.. Хочу, чтобы ты такой же большой и добрый стал».

Мой тезка вытащил из кармана знакомый трофейный чубук с головой оленя на изогнутом черенке. Его когда-то нашел в брошенном немецком блиндаже Ладов. Трубка очень понравилась Айгинто, и я действительно подарил ему этот забавный сувенир.

Старые вещи так же, как и воспоминания, возвращают нас в прошлое. Сделанного не воротишь. Но… поступи я умнее и правильнее, удалось бы избежать многих разочарований и потерь. Был бы более осмотрительным, дальновидным – события на Кайхэне могли развернуться иначе. Наверняка другой оказалась бы участь Ладова,