Его руки накрыли ее. Он перенес свой вес назад, и она оторвала его от земли, потому что это у нее получалось лучше всего.

— Я люблю тебя, — сказала она, целуя его в шею.

Он не совсем верно истолковал ее намек.

— Я не очень готов предаваться любви здесь, Горе мое, но ты только что предложила мне самое дорогое, что есть на свете.

Ее любовь стала еще сильнее оттого, что он пытался звучать как старый добрый уверенный в себе Ник. Она развернула его к себе. Положила руки ему на плечи, как он всегда делал с остальными. Приблизила губы к его уху, как он всегда делал только с ней. И сказала три слова, которые он ценил больше всего, и это не «Я люблю тебя», а:

— Я с тобой.

Ник моргнул, а потом засмеялся, смутившись собственных эмоций, которые было видно невооруженным глазом.

— Правда?

— Правда. — Джейн поцеловала его в губы, и неожиданно все снова было правильно. Его руки обнимают ее. Его сердце бьется рядом с ее. Даже то, что они стояли в грязном мужском туалете, было правильно.

— Любовь моя, — повторяла она снова и снова. — Моя единственная любовь.

Когда они вернулись в фургон, Эндрю уже глубоко спал на пассажирском сиденье. Паула была слишком на взводе, чтобы делать что-то, кроме как и дальше вести машину. Ник помог Джейн забраться внутрь. Он точно так же обвился вокруг нее руками и ногами, когда они легли на матрас. Но на этот раз Джейн уютно свернулась в его объятиях. И вместо того, чтобы закрыть глаза и заснуть, она начала говорить — сначала всякую ерунду про ту радость, которую она почувствовала, когда впервые полностью отыграла собственный концерт, или про восторг от первых оваций стоя. Она не хвасталась. Она просто подводила Ника к главному: что ничего не могло сравниться с той эйфорией, которую она испытала, когда он первый раз поцеловал ее, или когда они первый раз занимались любовью, или когда она первый раз осознала, что он принадлежит ей.

Потому что Ник принадлежал ей так же безусловно, как Джейн принадлежала ему.

Она рассказывала ему, как ее сердце взлетело куда-то в небеса, как воздушный шар, когда она увидела их с Эндрю, дурачащихся в холле. Как все у нее внутри сжалось, когда Ник зашел на кухню, поцеловал ее, а потом убежал, словно вор. Потом она рассказала Нику, как тосковала по нему в Берлине. Как ей не хватало вкуса его губ. Как она изнывала по его прикосновениям и ничто не могло ее отвлечь.

Так они доехали до Вайоминга, потом до Небраски, потом до Юты и потом, наконец, до Иллинойса.

В течение всех двадцати восьми часов пути до окрестностей Чикаго, почти каждую секунду, что она бодрствовала, Джейн рассказывала Нику, как она его любит.

Она была йо-йо. Она была Патрисией Херст. Она выпила газировку с цианидом. Она исполняла приказы соседской собаки.

Джейн уже не волновало, была ли она в секте и был ли Ник Дональдом Дефризом. На самом деле, ее уже и план не особо волновал. Ее роль в нем была в любом случае исполнена. Теперь на авансцену вышли члены остальных ячеек. Конечно, ее все еще возмущали злодеяния, которые совершали ее отец и старший брат. Она скорбела по Лоре и Роберту Жено. Ей было плохо от того, что случилось с Четвертаком и Александрой Мэйплкрофт в мастерской. Но ведь на самом деле Джейн необязательно было верить в то, что и почему они делали.

Она должна была верить только в Ника.

— Здесь поверни направо, — сказала Паула. Она сидела на корточках рядом с водительским сиденьем, положив руку Джейн на плечо, и это напрягало, ведь Паула прикасалась к людям, только чтобы сделать больно. — Ищи съезд направо. Он за деревьями.

Джейн увидела съезд в нескольких метрах от них. Она включила поворотник, хотя их фургон был единственным транспортным средством на несколько километров вокруг.

Паула ущипнула Джейн за руку.

— Дура конченая.

Джейн слышала, как Паула пошла в глубь фургона. У нее поднялось настроение, потому что настроение поднялось и у Ника. То же самое случилось с Эндрю. Эффект был магический. Стоило им только увидеть веселую ухмылку Ника, как любые беспокойства и сомнения испарились.

И это произошло благодаря Джейн.

— Горе? — Эндрю заворочался на пассажирском сиденье, как только шины зашуршали по гравию на подъездной дорожке.

— Приехали, — у Джейн вырвался вздох облегчения, как только они выехали из-за тени деревьев. Ферма выглядела именно так, как она ее себе и представляла по зашифрованным сообщениям Эндрю. На пастбище паслись коровы. Огромный красный амбар возвышался над скромным одноэтажным домом того же цвета. Во дворе цвели маргаритки. Совсем небольшой газончик рос за белым забором. Такое счастливое место, где можно растить детей.

Джейн положила руки себе на живот.

— Все нормально? — спросил Эндрю.

Она посмотрела на брата. Сон ему на пользу не пошел. Он стал выглядеть даже хуже, чем раньше.

— Мне стоит волноваться?

— Совершенно не стоит, — неубедительно улыбнулся он. — Мы сможем отдохнуть здесь. И ни о чем не волноваться.

— Знаю, — сказала Джейн, но она точно не перестанет волноваться, пока Ник не вернется из Нью-Йорка.

Переднее колесо наехало на кочку посреди гравийной дорожки. Джейн поморщилась, когда о крышу фургона стукнулись толстые ветки. Она была готова благодарить небеса, когда они припарковались рядом с двумя машинами напротив амбара.

— Привет, Чикаго! — выкрикнул Ник, распахнув заднюю дверь. Он спрыгнул на землю, вытянул руки и выгнул спину, запрокинув голову вверх. — Господи, как же хорошо вылезти из этой жестянки!

— Это точно, — Паула застонала, пытаясь размяться. Она была всего на несколько лет старше Ника, но вся скрючилась от злобы.

Джейн смогла снова вздохнуть, когда ее ноги коснулись твердой земли. Воздух был морозный — и температура заметно ниже, чем в Калифорнии. Она потерла руки, чтобы согреться, всматриваясь в горизонт. Тяжелый диск солнца висел прямо над верхушками деревьев. Она предположила, что было около четырех часов дня. Она не знала, какой сейчас день, где конкретно они находятся и что случится дальше, но была так рада выбраться из фургона, что чуть не плакала.

— Стойте здесь, — сказала Паула и зашагала к дому, поднимая ботинками облака пыли. Она сняла перчатки и стерла угольные пятна под глазами. Ее волосы сзади засалились и стояли торчком. Подол платья был весь в пыли и грязи. Как и у остальных, на ее одежде остались пятна крови.

Джейн посмотрела мимо нее на фермерский дом. Она не собиралась больше