Я села на пол рядом с Кори, взяла у него гитару из рук, я ведь тоже умела играть немного. Он учил меня, он всех нас учил. И я спела ему особенную, грустную песенку Дороти из фильма «Волшебник Оз» — этот фильм близнецы обожали и готовы были смотреть без конца. Но когда я кончила, петь о синих птицах, что летят над радугой, Кори спросил:

— Тебе что, не нравится моя песня, Кэти?

— Ну ты же знаешь, что нравится, Кори, но она такая печальная. Как насчет того, чтобы написать чуть-чуть другие стихи, повеселее, и чтобы в них была надежда?

Мышонок был у него в кармане, только его хвост торчал наружу, потому что он забирался все глубже за хлебными крошками. Микки проделал вращательное движение, и вот его голова уже торчит из кармана рубашки, а в передних лапках у него кусочек хлеба, от которого он принялся деликатно откусывать. Выражение лица Кори, когда он смотрел на этого своего первого в жизни любимца, тронуло меня так глубоко, что я отвернулась, сдерживая слезы.

— Кэти, ты знаешь, мама никогда ничего не говорит мне про моего малыша.

— Она просто не заметила его, Кори.

— Но почему?

Я вздохнула, в самом деле не зная, кто же и что же такое теперь наша мать, если не чужая женщина, которую почему-то мы должны любить.

Смерть — это не единственная вещь, которая может отобрать у вас всех, кого вы любите и в ком нуждаетесь. Теперь я знала это.

— У мамы теперь новый муж, — сказал Крис бодро. — А когда ты влюблен, тебя ничего не интересует, кроме своего счастья. Но довольно скоро она заметит, что у тебя новый дружок.

Кэрри разглядывала мой свитер.

— Кэти, что за пятно у тебя на свитере?

— Краска, — сказала я без малейшего колебания. — Крис пробовал поучить меня рисовать и совсем с ума сошел, когда увидел, что моя картинка лучше, чем любой из его рисунков. Взял да и брызнул красной краской прямо в меня.

Мой старший брат сидел с непроницаемым выражением лица.

— Крис, Кэти и правда умеет рисовать лучше, чем ты?

— Раз она так говорит, значит так оно и есть.

— Где ее картинка?

— На чердаке.

— Я хочу посмотреть.

— Тогда поднимись и возьми ее. Я устал. Я хочу посмотреть телевизор, пока Кэти приготовит обед. — Он бросил на меня быстрый взгляд.

— Моя дорогая сестра, не будешь ли ты возражать, если я попрошу тебя, в знак примирения надеть чистый свитер, прежде чем мы сядем обедать? Есть в этом свитере что-то, что заставляет меня чувствовать себя виноватым.

— Эта краска похожа на кровь, — сказал Кори. — Она запеклась, как кровь, когда не смоешь ее.

— Это типографская краска, — сказал Крис, когда я отправилась в ванную сменить свитер на другой, гораздо большего размера.

— Такая краска всегда сворачивается.

Вполне удовлетворенный, Кори принялся рассказывать Крису, как много он потерял, пропустив фильм о динозаврах.

— Крис, они были больше этого дома! Они выходили из воды и проглотили лодку с двумя мужчинами! Я знал, что ты будешь жалеть, что пропустил этот фильм.

— Ну, — сказал Крис мечтательно. — Я уверен, что мне бы понравилось.

Этой ночью я чувствовала себя странно, как будто слегка заболевшей и совсем не отдохнувшей, а мысли мои все возвращались к тому, как Крис смотрел на меня на чердаке.

Я знала теперь, что секрет, который я так долго хотела открыть, секрет этот заключался в любви, в физическом, сексуальном желании. И секрет был вовсе не в созерцании обнаженных тел, ведь я много раз купала Кори и не раз видела голым Криса, и я никогда ничего особенного не чувствовала, видя, чем он и Кори отличаются от меня и Кэрри. Секрет был вовсе не в обнаженном теле. Секрет был в глазах. Секрет любви в том, как один человек смотрит на другого, как общаются между собой глаза, когда губы молчат. Глаза Криса сказали мне больше, чем десять тысяч слов.

Секрет был даже не в том, как он касался меня, нежно и осторожно; вот когда он касался и смотрел, все было иначе, и вот почему бабушка установила правило, что нельзя смотреть на существо другого пола.

О, подумать только, эта старая ведьма знала секрет любви. Но нет, не могла она никогда любить, только не она, с ее железным сердцем, с каменными глазами, разве она могла смотреть так?

И потом, по мере того, как я углублялась в этот предмет, я поняла, что здесь было нечто большее, чем глаза: секрет был в том, что делало глаза такими, это было в душе, в мыслях. Надо было хотеть изо всех сил доставить тебе удовольствие, сделать тебя счастливым, принести тебе радость и забрать твое одиночество, понять тебя, как никто другой никогда не поймет, вот тогда в глазах будет любовь.

Грех ничего не значил по сравнению с любовью, с настоящей любовью. Я повернула голову и увидела, что Крис тоже не спит. Он свернулся в клубок у себя на постели и смотрел на меня. Он улыбнулся самой прекрасной улыбкой, и я смогла только горько заплакать над ним и над собой.

Наша мать не приходила к нам в тот день, так же как и накануне, но мы подбадривали себя песнями и игрой на инструментах Кори. Потихоньку нарастало возмущение, почему она не приходит, но мы легли в тот день спать с большей 'надеждой в сердце. Пение веселых песен в течение нескольких часов убедили нас всех незаметно для нас самих, что солнце, любовь, домашний уют и счастье не за горами, и что долгие дни путешествия по темному лесу приходят для нас к концу.

Но в мои светлые сны вползало что-то темное и страшное. Каждый день это принимало какие-то чудовищные формы. То я видела, лежа с закрытыми глазами, как к нам в комнату прокрадывается бабушка и, думая, что я сплю, сбривает начисто все мои волосы. Я кричу, но она не слышит, и никто не слышит. Она взяла длинный сверкающий нож, разрезала мою грудь на маленькие кусочки и стала кормить ими Криса, запихивая их прямо ему в рот. А дальше еще хуже. Я металась и корчилась, бормоча во сне, и разбудила Криса, а близнецы спали, как мертвые, своим крепким детским сном. Сонный Крис приподнялся и сел ко мне на кровать. Он спросил, отыскивая мою руку:

— Опять кошмар?

Фу-у… Это был не обычный кошмар! Это было что-то осязаемое, что-то произошло в действительности. Я своим костным мозгом чувствовала, что случится что-то ужасное. Ослабев и вся дрожа, я рассказывала Крису о том, что сделала бабушка.

— И это еще не все. Потом пришла мама и вырезала мне сердце, а сама была вся усыпана сверкающими бриллиантами.

— Кэти, сны ничего не значат!

— Нет, значат.

Другие сны и кошмары я тоже всегда рассказывала Крису, он только улыбался и выражался в том духе, что должно быть неплохо каждую ночь как будто смотреть кино. Но это было совсем не так.

В кинотеатре вы просто сидите и знаете, что на большом экране чужая история, которую кто-то сочинил для вас. В своих снах я чувствовала сама. Я была в них, чувствовала боль и страдала, и должна сказать, к сожалению, очень редко получала от них удовольствие.