Противники и, может быть, даже друзья не видели его таковым. Его еврейство настолько затмевало в их глазах все остальное, как будто у него на лбу была вытатуирована звезда Давида, и это было отчасти связано с его окончательным политическим провалом. И напрямую с его оппозицией сионизму. Как, спрашивал он, может он, еврей, вести переговоры с Индией от имени правительства, если только что это правительство на весь мир объявило, что считает его родиной турецкую территорию? Сионизм, настаивал он, – это чуждое учение, которое разделяют только приезжие и которому противостоит подавляющее большинство евреев, родившихся в Британии.

Одной из ведущих еврейских организаций являлся Совет представителей, где на последнем этапе его существования доминировала Родня. В 1917 году его президентом был известный барристер Дэвид Линдо Александер.

Также существовала Ассоциация английских евреев, основанная в 1871 году, ее президентом был Клод Монтефиоре. Ее правление было представительным и состояло из делегатов, выбранных от разных синагог страны. Ассоциация, по сути, была советом еврейских нотаблей почти исключительно из старых семейств. Помимо общей заботы о правах и интересах евреев в стране, обе организации часто были вынуждены обращаться к правительству за помощью от лица угнетаемых единоверцев в других странах, и с этой целью они сформировали совместный Комитет по иностранным делам. Этот комитет стал инструментом Родни.

Сионизм быстро набирал силу в еврейских массах, получал поддержку влиятельных частей британской прессы, и в мае 1917 года Совместный комитет, опасаясь, как бы дело не решили без его участия, поспешил опубликовать пространное открытое письмо в «Таймс» за подписями Александера и Монтефиоре. Сионизм, заявляли они, «…считает, что все мировые еврейские общины составляют единую не имеющую родины народность, неспособную к полному социальному и политическому отождествлению себя с народами, среди которых они живут, и утверждает, что этой бездомной народности настоятельно нужен политический центр и доступная родина на земле Палестины. Совместный комитет категорически протестует против этой теории. Эмансипированные евреи Британии считают себя в первую очередь религиозной общностью и всегда основывали свои притязания на политическое равноправие с согражданами иных вероисповеданий, исходя именно из этой позиции и следующего из нее утверждения, что у них нет каких-либо отдельных стремлений в политическом смысле. Установление в Палестине еврейского национального государства, основанное на этой теории бездомности евреев, неизбежно будет иметь то следствие, что евреи в их родных странах будут заклеймены как чужаки.»

Кроме того, они боялись, что сионистские планы превратят евреев в Палестине в правящую касту, которая будет иметь «определенные особые права помимо тех, коими пользуется остальное население».

Все эти аргументы Клод Монтефиоре выдвигал еще раньше в своих статьях и брошюрах по разным поводам. Что вызвало бурю возмущения, так это самонадеянность, стоявшая за письмом. Александер подписал его как президент Совета представителей британских евреев, Монтефиоре – как президент Ассоциации английских евреев. Они заявляли, что выступают от имени британских евреев. Тут же в газеты хлынули письма с опровержениями: от доктора Гастера, хахама, от главного раввина, от лорда Ротшильда и остальных.

Доктор Гастер предложил вынести авторам письма общественное порицание на совете Ассоциации английских евреев, но вынужден был отозвать инициативу из уважения к Монтефиоре, но в Совете представителей бушевали куда более гневные чувства. 17 июня 56 голосами против 51 он осудил письмо Александера – Монтефиоре и распустил Совместный комитет. В коротком приступе ярости британские евреи заявили о своей независимости от Родни.

Но битва еще не окончилась. Родня перегруппировалась для нового удара. Прежде всего в кабинете министров, в самом сердце проблемы, оставался Монтегю.

Монтегю стал министром по делам Индии как раз в тот момент, когда готовился черновой вариант Декларации Бальфура, и это вызвало понятную растерянность в рядах сионистов. «Я боялся, что с нами покончено», – сказал лорд Ротшильд, увидев новость в «Таймс». И он почти оказался прав.

Черновик представили военному кабинету – внутреннему кабинету, занимавшемуся важнейшими вопросами политики и ежедневного ведения войны. Монтегю не входил в него, но его пригласили участвовать в обсуждении. Он уже несколько раз высказывал свои взгляды, а недавно распространил среди коллег по правительству меморандум под заглавием «Антисемитизм нынешнего правительства». Он снова указал на то, что такие фразы, как «родина еврейского народа», могут усугубить положение евреев в других странах. Кроме того, ему казалось, что следовало бы посоветоваться с президентом Вильсоном. Это была опасная рекомендация, так как серый кардинал при президенте полковник Хаус не сочувствовал сионизму, и лидеру американских сионистов судье Брандейсу пришлось поспешно вмешаться и добиться от Вильсона поддержки плану.

Тогда Монтегю, который готовился ехать в Индию, выложил свою последнюю карту. Он заявил, что мнение о тексте черновика надо спросить у людей, представляющих еврейскую общественность, и снова сумел настоять на своем. В октябре текст распространили между теми, кого секретарь кабинета назвал «представительными еврейскими лидерами». Их было десять человек, в их число вошли Хаим Вейцман и его коллега по Всемирной сионистской организации Нахум Соколов, главный раввин, лорд Ротшильд, Герберт Сэмюэл и сэр Стюарт Сэмюэл, сэр Филип Магнус, Лайонел Луис Коэн, Клод Монтефиоре и сам Монтегю. Тот факт, что высокопоставленный госчиновник посчитал Монтегю «представительным еврейским лидером», одновременно заключает в себе и иронию, и важность. Ни один из десятерых в строгом смысле не представлял еврейскую общественность, и все, исключая первых трех, входили в Родню. Сэмюэлы и Ротшильды склонялись в пользу черновика. Коэн, Магнус, Монтефиоре и, конечно же, Монтегю были против.

То, как знаменитые евреи выстроились для борьбы с декларацией, производило сильное впечатление. Особенно внушительным оппонентом был Монтегю, который выступал одновременно и как ассимилированный еврей, и как министр по делам Индии. Если бы вопрос стоял просто между сторонниками и противниками сионизма внутри самой общины, вряд ли вторые победили бы, но нужно было еще учитывать мнение сионистов-неевреев, а именно они и одержали верх. Самым активным среди них был сэр Марк Сайкс. Он был всего лишь помощником секретаря военного кабинета, но в его обязанности входило держать министров в курсе происходящего на Среднем Востоке, и, таким образом, его роль в переговорах о будущем Палестины была ключевой. К сионизму его приобщил доктор Гастер, и, как только Сайкс влился в ряды защитников сионизма, он стал продвигать его со всем пылом новообращенного. Был еще лорд Милнер, великий дипломат, который выкроил Содружество из мятежных территорий Южной Африки, а теперь был министром по делам колоний; был Сматс, премьер-министр Южной Африки, а теперь член военного правительства империи, который стал убежденным сионистом благодаря хорошему знанию Ветхого Завета; плюс несколько более сомнительная поддержка Ллойд Джорджа. Но прежде всего был Артур Бальфур. На него тоже в немалой степени повлияла Библия, но Бальфур, кроме того, глубоко восхищался достижениями еврейского народа и сочувствовал его невзгодам. Да и в самой истории евреев было что-то такое, что затрагивало мистическую струнку в его сложном характере. У него никак не укладывалось в голове, как евреи могут быть против самой идеи еврейского государства. «Да почему же они выступают против? – озадаченно спрашивал он у Вейцмана. – Почему я могу позволить себе быть сионистом, а они – нет?»