Но суть в том, что Ева еще до помолвки была «потеряна для иудаизма», как и Билл – для христианства. Они оба были агностиками.

Их брак оказался счастливым, но коротким. Билл погиб на Западном фронте в 1917 году, оставив Еву с тремя маленькими детьми.

Она была активной суфражисткой. Получив избирательное право в 1918 году, женщины оставались в положении неравноправия, и несколько феминистских организаций страны совместно сформировали Национальный союз обществ за гражданское равноправие под председательством Элинор Рэтбоун, члена парламента. В 1920 году Элинор предложила Еве стать парламентским секретарем союза. Вместе они составляли внушительную пару.

«Ева Хаббэк, – писал биограф мисс Рэтбоун, – обладала исключительным даром сочетать настойчивые атаки с дружеским и разумным сотрудничеством. Она была опытным экономистом с широким кругом друзей в научных и политических сферах. Она легко заводила личные связи с политиками-мужчинами, которых ее призывали донимать феминистскими требованиями – и это было ей, возможно, тем легче, что феминистская деятельность сочеталась у нее с воспитанием маленьких детей, оставшихся без отца из-за Первой мировой войны».

В 1927 году она ушла со своего поста и стала директором Морли-колледжа в Лондоне, но ее энергия и опыт продолжали служить делу феминизма, где только могли, а большой дом в Голдерз-Грине со стороны Хемпстед-Хита часто был местом встречи влиятельных женщин-ученых c обоих берегов Атлантики и всего Содружества. После войны Еву выбрали в Совет Лондонского графства, и она прослужила в нем до самой смерти в 1947 году. Ее похоронили рядом с родителями на еврейском кладбище в Уиллсдене.

Ева Хаббэк скорее походила на седовласую мать семейства, чем на бесстрастного профессора, но, хотя ею двигало неугомонное сострадание, она неизменно действовала спокойно и рассчитанно; ее сердце и разум находились в полной гармонии. Она была интеллектуальной Лили Монтегю, не опиравшейся на религию.

Другим представителем сэмюэловской «пристройки» в Совете Лондонского графства была Хелен Бентвич, которая вошла в совет в 1937 году и возглавила его в 1956 году.

Миссис Бентвич, дочь Артура Франклина, была одной из круга высокородных юных дам, помогавших Лили Монтегю в ее Западно-центральном клубе, и всю свою жизнь упорно трудилась на социально-культурной ниве. Во время Первой мировой войны, будучи бригадиром на фабрике по производству боеприпасов Вулвичского арсенала, она с ужасом увидела, как относятся к рабочим, и попыталась объединить их в профсоюз. Ее усилий не оценили, и она стала организатором в Женской земледельческой армии[87].

Пост председателя Совета Лондонского графства совсем не такой блестящий и церемонный, как пост лорда мэра Лондона, который некоторые члены совета из лейбористов считают довольно поверхностным. Конечно, характер совета (с тех пор границы графства расширились, и теперь он называется Советом Большого Лондона) гораздо лучше соответствовал целеустремленному и деловому характеру Бентвич, и проведенные на этом посту годы принесли ей большое удовлетворение.

Миссис Бентвич и в восемьдесят лет активно участвовала во множестве образовательных, культурных и социальных организаций. Порой можно было видеть, как она, опираясь на трость, шагает по Уайтчепелской художественной галерее, где состояла казначеем, переходит от экспоната к экспонату, морщится там, улыбается тут, седовласая, бледная английская дама, но отнюдь не божий одуванчик. Подбородок упрямо выдвинут вперед, во рту почти неизменно зажата сигарета, придающая ей несколько задиристое выражение, которое вполне соответствует ее характеру.

Ее муж, Норман Бентвич, был генеральным прокурором Палестины с 1920 по 1931 год и профессором международных отношений в Еврейском университете с 1932 по 1951 год. Невысокий человек без возраста, он до самой своей смерти в 88 лет был председателем Общества друзей Еврейского университета и метался с континента на континент между советом Еврейского университета в Иерусалиме, Еврейским мемориальным советом в Нью-Йорке и множеством других культурных фондов и организаций, членом которых состоял. Он был плодовитым автором. С его пера легко сходили малоизвестные научные труды, популярные повести, мемуары, биографии, автобиографии, беллетристика, полемика, все досконально продуманные и педантично написанные. Он до самой старости занимался всеми делами, как очень срочными. Его девизом могло бы быть «Быстрей, Бентвич, быстрей».

Он оставил важный след в истории сионизма. Его отец, состоятельный барристер, был одним из немногих видных английских евреев, которые всем сердцем поддержали сионистское движение, и во многом облегчил усилия Герцля и Хаима Вейцмана. В 1929 году он настолько глубоко проникся сионистскими чувствами, что и в самом деле поселился вместе с семьей в Палестине.

Таким образом, будучи генеральным прокурором Палестины, Норман Бентвич работал на знакомой территории, но для еврея это был неудачный пост. Арабы не доверяли ему как сионисту, англичане – по крайней мере подчиненные – как еврею, а евреи – как англичанину. Его коллега сэр Рональд Сторрс, губернатор Иерусалима, сочувствовал его трудному положению: «Ничто на свете не убедит арабов в беспристрастности и чистоте его решений. „Это невозможно, – сказали бы они. – Чем лучше из него сионист, тем хуже генеральный прокурор”. Некоторые британские коллеги соглашались с тем, что его положение очень деликатное, притом что сионисты резко критиковали его за чрезмерную умеренность».

В феврале 1932 года он прочел вступительную лекцию в качестве профессора по международным отношениям в Еврейском университете на тему «Иерусалим – город мира». Только он успел набрать в легкие воздуха и произнести первые слова, как поднялся шум. Прошел год с тех пор, как он занимал государственную должность, но у евреев долгая память, и многие студенты считали, что он слишком уж старался угодить арабам в ущерб евреям. Раздались возгласы, крики, ругань и лозунги; в воздух взлетели бумаги, взорвались вонючие бомбы. Университетские власти попытались восстановить порядок, но без успеха, и в конце концов вызвали полицию. Хулиганов выставили вон, и Бентвич с вооруженными охранниками по обе стороны и штыками, установленными в конце зала, вернулся к своим размышлениям об «Иерусалиме – городе мира».

Доктор Бентвич постоянно разрывался между Лондоном и Иерусалимом и замечательно воплотил этот конфликт в придуманном им экслибрисе. На одной стороне он с женой на английской ферме, а на другой – Дамасские ворота в стенах Иерусалима, а под ними слова: «Если я Тебя забуду». Он хранил верность обоим.

То же можно сказать и о кузене его жены, покойном бригадире Кише.

Герман Фредерик Киш, представитель уникального англо-еврейско-индийского клана, который включал и успешных купцов, и видных государственных служащих, родился в Дарджилинге в 1888 году, учился в Клифтоне и Королевской военной академии в Вулвиче и поступил в Корпус королевских инженеров. Он был ранен в бою на Первой мировой, получил орден «За выдающиеся заслуги» и французский Военный крест и дослужился до звания подполковника. В 1916 году его перевели в Генеральный штаб, и после войны он был одним из участников британской делегации на Парижской мирной конференции. В 1921 году Вейцман пригласил его руководить работой сионистской организации в Палестине.