Вскоре в комнату ворвались гарпии и, хлопая крыльями, унесли куда-то Окипету и Осьмиглаза. И хотя они ужасно ругались, а Келайно несла страшнейшую кровавую чушь, чутьё подсказывало Еве, что и о сестре они позаботятся, и Осьмиглаза не бросят, а залечивать раны тролли умеют.

Филат и Ева обходили дом с ротондой. У Евы уже не просто отваливались ноги – она даже не знала, на какой этаж поднялась и с какого спустилась! Ох уж эти переплетённые измерения! Лайпап неутомимо тащился впереди. Что с него взять! Медный! Он мог преследовать добычу и неделю подряд. Филат тоже выглядел бодрым и вроде бы не злился, вот только кусал губы и дважды с такой силой ударил по стене, что разбил себе костяшки на руке.

Ева понимала его страдания. Мама была где-то рядом, но вытащить её он не мог. Это как стоять у сейфа и знать, что совсем близко сокровище, но дверь сейфа стальная, и открыть её нельзя.

– Миленький! Ищи! Ищи! – терпеливо повторяла Ева и совала псу под нос клочок ткани – обрывок блузки, которым мама стожара перевязала раненую руку Окипеты. Однако Лайлап только притворялся, что ищет. Водил мордой, поскуливал, и было заметно, что следа он не чует. Не было азарта в его движениях – просто хаотичный поиск. Наконец и Филат понял это и сел на ступеньку:

– Бесполезно! Тут десятки этажей, миллионы предметов. Все вместе это даёт миллиарды комбинаций. Да, Осьмиглаз прав. Без баранца мы маму не найдём и не вытащим! Нам нужен баранец!

Стожар поднёс к носу Лайлапа обрывок корня. Пёс напрягся, втянул воздух, застыл, определяясь, и решительно потянул за поводок. В его движениях появились азарт и уверенность.

Настасью и Бермяту они встретили на крыльце, где им выносил мозг комендант магической части дома, некий Воил Круглец. Он ходил в длинной, до пят рубахе, со всеми ссорился и каждые пятнадцать минут начинал утверждать, что он древлянин, угнетаемый полянами под предводительством варяжской хунты. Каким образом Воил Круглец определил, что он древлянин и его предки за тысячи лет не смешивались с кривичами, вятичами, радимичами, финскими племенами, татарами и мордвой, лучше было не выяснять – угнетаемый древлянин начинал производить стихийную магию, от которой вскипала вода и взрывались электрические лампочки.

Увидев Лайлапа, Воил Круглец в ужасе отпрянул. Настасья же с Бермятой присоединились к Еве и Филату.

Погода в Магтербурге скакала туда-сюда. Что-то странное, совсем не осеннее творилось в городе. Сказывалось присутствие Фазаноля и связанное с ним страшное напряжение всех магических полей. То плескали в небе молнии, то вдруг становилось жарко и сухо. Горячий воздух искажал изображение, и казалось, будто машины плывут по шоссе, не касаясь колёсами асфальта. В какой-то миг Ева увидела бегущего пуделя. И только потом поняла, что это сухая земля с лопаты, брошенная дорожным рабочим и подхваченная ветром.

Потом жар вдруг спал. Стало холодно и зябко. Небо сгустилось, сделалось сизым и тревожным. Где-то на небе открыли кран, и хлынул дождь. По дорогам забегали мальчики с японскими зонтиками на головах – амэфури-кодзо, духи дождя, случайно завезённые сюда купцами ещё при царе Петре. Целыми днями эти босоногие мальчики носятся по Магтербургу, и их никак не удаётся выселить, хотя над этим уже лет тридцать трудятся два магических отдела.

– Странные существа люди! Холодно – хотят солнца. Появится солнце – им сразу жарко, и они требуют дождя. Пойдёт дождь – ноют, что лучше было бы холодно, но сухо, – заметила Настасья, когда, застигнутые дождём, они укрылись в какой-то арке.

А снаружи всё били молнии. Одна ударила прямо в крышу дома напротив. Дом на миг голубовато озарился, словно вспыхнул. И сразу загрохотал гром. Ева оглохла, ослепла. Дождь заливался в рот. Лайпап продолжал упрямо тянуть – едва не выдёргивая ей из плеча руку.

– Убоись! Никогда такого не видел! Не знаю уж, чего Фазаноль с баранцом делает. Не шашлык, случайно? – задумался Бермята.

Снова загрохотало. На этот раз двойная молния ударила в набережную. Настасья за рукав затащила Еву в закуток, в бывшую дворницкую. Здесь было тепло и сухо. Пахло как на старой даче – сыростью, газетами и древесными жучками.

– Ген аллельный! Шизоид превысокомногорассмотрительствующий! Кстати, самое длинное слово в русском языке! Рекомендую! – прыгая на месте, ругался Бермята. Наконец успокоился и высушил одежду заклинанием «утюгус стиракус». Стоимость магии – пятьдесят капов зеленью на три килограмма одежды. Так что на магр обсушились все, включая Еву и стожара.

– Не нравятся мне эти скачки погоды! Понятно, что здесь Фазаноль и магию он перетащил с собой, но Магскву-то так не колбасит! Похоже, у Фазаноля не ладится с баранцом, и это создаёт конфликт магий! – сказал стожар.

Настасья понюхала свой рукав. Её просто подмывало заявить Бермяте, что у «утюгуса стиракуса» запах хозяйственного мыла. Но нет, запах оказался нормальным. Что-то такое клубничное. Ладно, сойдёт!

– Не так легко воспользоваться баранцом, да ещё раненым, с оторванным корнем. Его прежде успокоить надо, залечить рану, заслужить его доверие. Ни у Фазаноля, ни у Пламмеля такого дара нет…

Настасья мельком взглянула на Еву.

– А если Фазаноль убьёт баранца? – с тревогой спросила Ева.

– Невыгодно. Такой способ, как убить и высосать магию до капли, срабатывает в основном с животными. Баранец же наполовину растение. А растение чем дольше растёт, тем больше производит магии. Представь себе глупца, который, желая получить как можно больше золотых яблок, спилил волшебную яблоню. И что бы он тогда получил? На сто магров посредственной древесины? Если же позволить яблоне спокойно расти, яблоки можно получать ежегодно.

Ева разглядывала шерстинки Лайлапа. Не верилось, что это медь. Пёс был живой, даже тёплый. Разве металл может быть живым? Хотя как же тогда живёт Осьмиглаз, человек-тролль, с проступающими на коже острыми камнями?

– И Фазанолю это известно?

– Разумеется. Но ему будет нужен кто-то, кому верят звери… Потому что другого баранец не подпустит!

– У Белавы тоже дар, – сказала Дедята.

– У Белавы талант. А тут всё же нужен дар…

Ева вспомнила ванну с бурлящей массой и высунувшуюся из неё чёрную руку.

«Я коснусь этой руки, и мы заключим сделку…» – прозвучало у неё в памяти. И это была ЕЁ МЫСЛЬ. Мысль, которую она почти приняла, хотя самой жижи так и не коснулась.