— Повешен!.. О, монсеньор! О нет! Бедняжка! О, только не из-за этого! Только не из-за меня!.. Я того не достойна…

— В любви властвует женщина. Разве вы не знали этого, прелестное дитя?..

Он снова посмотрел на нее с той неповторимой своей улыбкой, которая приподняла уголки его губ, придав им выражение насмешливости и нежности, так знакомое Анжелике.

— Разве вы не знали, что женщины властвуют в любви? — настойчиво повторил он.

— Нет, монсеньор, нет, я не знала, — наивно ответила Эльвира.

Она дрожала всем телом, но страх, который она только что испытала за Малапрада, помог ей собраться с мыслями, чтобы защищать того, кому, как подсказывало ей сердце, угрожает опасность.

— Монсеньор!.. Я клянусь вам, я могу побожиться… Он ни разу не позволил себе даже малейшего жеста, который заставил бы меня покраснеть. Я только все время чувствовала, что он… что… что он…

— Вы его любите?

Это уже походило на допрос. Она умолкла и блуждающим взглядом смотрела вокруг.

— Нет… я… я не знаю…

— Вы потеряли своего мужа три месяца назад на «Голдсборо»?

Совершенно отупевшая от волнения, она уставилась на графа.

— Моего мужа?

— Вы его любили?..

Он тормошил ее, изучал взглядом, и этот цепкий взгляд его остановился на темных детских глазах Эльвиры, заставляя ее смотреть на него.

— Вы любили своего мужа?..

— Да, конечно… То есть… я… я… уже не знаю…

Он отвернулся и некоторое время молча курил. Она застыла перед ним, опустив руки, уже не дрожа, и не отводила от него глаз. Потом он снова заговорил негромко, все тем же спокойным тоном:

— Октав Малапрад только сейчас приходил поговорить со мной, он вас любит. Догадываясь, что его чувства не прошли бы незамеченными для меня, он опередил события и доверился мне… Вот что он просил меня рассказать вам о нем, о его прошлом. Пять лет назад, когда он жил в Бордо, где был хозяином пользующегося хорошей репутацией трактира, он, застав свою жену с любовником, убил их обоих. Затем, не зная, как избежать расплаты за содеянное и скрыть следы своего преступления от дознания, которое неминуемо должно было начаться, он разрубил трупы на куски, часть их сжег, а остальные выбросил на свалку…

Анжелика, чтобы удержать приглушенное восклицание, прикусила губы. Эльвира отшатнулась, словно рядом ударила молния. Пейрак затянулся сигарой, с любопытством разглядывая ее.

— Сделав это, — продолжал рассказывать де Пейрак, — Октав переждал некоторое время, а затем удрал в Испанию. Вот тогда он и появился на моем судне, и я нанял его.

Наступило долгое молчание.

Вдруг Эльвира выпрямилась, расправила плечи и взгляд ее стал каким-то отрешенным.

— Мессир граф, — очень четко сказала она, в голосе ее неожиданно прозвучали мужественные нотки, чего никогда прежде он не слышал у нее, — пусть извинит меня мессир граф, если я покажусь ему несколько чувствительной. Но я вот что хочу сказать. Я думаю, что этот человек убил в яростном порыве ревности, неожиданно для себя самого, и потом, оставшись один, он совсем потерял голову от ужаса и не знал, как ему выпутаться. Он хотел спасти свою жизнь. А то, что он совершил, — это просто беда, несчастный случай, ну, как увечье, которое вдруг обрушивается на нас.

Она глубоко вздохнула.

— И это увечье не помешает мне любить его, — с силой сказала она. — То, что вы сейчас здесь рассказали, лишь раскрыло мне мои чувства. Ваши вопросы помогли мне понять собственную душу. Да, я искренне любила моего покойного мужа… вероятно… пока я была его женой… когда-то… Но это совсем не походило на то чувство, какое я испытываю сейчас к тому, о ком идет речь. Пусть мне говорят о нем все, что угодно. Для меня — я чувствую это! — он, несмотря ни на что, остался добрым, честным и нежным. А теперь я достаточно знаю о нем, чтобы сказать, что он еще и несчастен.

Она помолчала, потом добавила задумчиво:

— Он помогал мне идти во время бури, и ту ночь, когда мы пришли в Вапассу, я не забуду никогда…

Жоффрей де Пейрак бросил на нее благосклонный взгляд.

— Ну вот и прекрасно, — сказал он. — Именно такой ответ я и ожидал услышать от вас. У вас мужественная душа и благородное сердце, маленькая Эльвира. У вас ясный ум, и вы не дадите обмануть себя излишней сентиментальностью, которая в иных условиях была бы вполне понятна, но в данном случае абсолютно недопустима. Это правда, Малапрад человек верный, отважный, он мастер своего дела. Этот… несчастный случай, как вы его назвали, на всю жизнь поставил на нем клеймо. Но он же сделал его зрелым и заставил иными глазами взглянуть на всю его предшествующую жизнь, довольно обыденную, хотя, будучи хозяином трактира, он достиг в своем деле весьма неплохих успехов. Потеряв все, он мог бы опуститься. Но он стойко перенес несчастье. Нашел в себе силы вернуться к жизни. Конечно, кто-нибудь может сказать, что правосудие, мол, не восторжествовало, и я согласен с этим. Но с другой стороны, поскольку его жертвы заслужили возмездие, я никогда не взывал к его совести и не увещевал искупить вину. Искупление приходит само по себе, потому что не проходит дня, чтобы он не думал о содеянном. Я скорее старался подбодрить его, помочь ему стать тем человеком, каким знаете его вы: добрым, деликатным, но в то же время предприимчивым и прозорливым, то есть хотел помочь ему приобрести те качества, каких раньше, до его драмы, ему не хватало. Он будет очень любить вас, и вы ответите ему тем же.

Молодая женщина, стиснув руки, жадно ловила каждое его слово.

— Послушайте, что я скажу вам еще, — снова заговорил граф де Пейрак. — Я дам вам приданое, и оно вполне обеспечит начало вашей супружеской жизни. Он имеет право на свою долю тех ценностей, что мы добудем на руднике у Серебряного озера. Но кроме того, в качестве подарка он получит от меня деньги, на которые снова сможет открыть трактир или таверну там, где ему захочется, в Новой Англии или даже в Новой Испании, если так подскажет ему сердце. И мы позаботимся о воспитании ваших сыновей от первого брака, чтобы позднее устроить их получше…

— О, монсеньор! — воскликнула она. — О, я, право, не знаю, как вам высказать… О, монсеньор, да благословит вас Господь…

Она упала перед ним на колени, и по лицу ее покатились слезы.

«Как он умеет добиваться этого? — думала Анжелика. — Он мог бы поставить перед собой на колени всех женщин мира. Вот и эта, ведь она без памяти влюблена в другого, но разве она ни готова принадлежать ему в знак уважения и признательности? Право владыки…»

Жоффрей де Пейрак ласково склонился над рухнувшей перед ним на колени женщиной. Он заставил ее поднять голову и погрузил свой взгляд в ее затуманенные глаза, преисполненные благодарности.

— Не надо плакать, дружок. Вы мужественно выдержали незаслуженные испытания. Что же касается человека, которого вы любите, то, я знаю, он искупил свою вину. И будет справедливым попытаться сейчас вознаградить его за пережитые страдания. Жизнь милосердна. Особенно к мужчинам. Она причиняет страдания, но она и вознаграждает…