Тема: Да, мы можем!

Мама,

прости, если показалась грубой. Нужно было выговориться. Надеюсь, теперь мы сможем нормально общаться без манипулирования (с твоей стороны) и некрасивых, бесчувственных оскорблений (с моей).

Начнем с начала: хочу сказать, что ужасно за тебя рада, что ты начала программу «Вейт-Вотчерс». Можно спорить об эффективности разных программ, но моя работает очень хорошо (я сейчас вешу 60 кг), и мы должны поддерживать друг друга. Прилагаю план упражнений и режим питания, которые, как считает мой тренер Люси, подходят для людей твоего возраста, веса и состояния здоровья. Если будешь все это соблюдать, то быстро увидишь устойчивые улучшения по всем фронтам.

Айфон не мой, а Люсин. Я его взяла только проверить сообщения. Мой телефон пока не работает, хотя, если совсем честно, я даже рада, что меня никто не дергает, так как делаю сейчас новый арт-проект, который должна закончить через два месяца. Когда закончу, тогда и будет новый телефон.

Я сняла себе помещение в высотке в центре Майами и работаю теперь там, а не в старой темной мастерской. Из окон открываются прекрасные виды на залив, внутри много света, а с настроением вообще происходят чудеса.

Целую,

Л XXXX

PS Худей для СЕБЯ. Любовь / внимание папы не должны зависеть от того, сколько показывают весы, но если ты уважаешь себя и понимаешь, что постараться имеет смысл именно для СЕБЯ, то и другие люди зауважают тебя еще больше.

Когда страдаешь от депрессии, нужно просто перетерпеть. Я прочла все книги практических советов по этой теме. Невероятно, но после одной из них я даже стала писать глупейшие письма самой себе и от имени себя десятилетней. «Лина, ты такая смелая и красивая…» Какую нелепую, пустую, бесполезную чушь сочиняют эти шарлатаны, умело спекулирующие на несчастьях слабых, отчаявшихся и неуверенных в себе людей. В Америке полно несчастных. Я знаю, потому что сама была такой.

Я не сразу сообразила, что у Джерри роман с Мелани Клемент из нью-йоркской галереи «ГоуТуИт». Вернее, даже не сообразила, а не сразу призналась себе в этом. Я продолжала объедаться, но все-таки писала картины и делала скульптуры. Вернее, пыталась. И чем больше ела, тем меньше работала. Я часто смотрела кино и телешоу по кабельным каналам и, как многие художники, делала вид, что это я так занимаюсь исследованиями, поисками образов. Интересно, сколько серий «C.S.I.: Место преступления Майами»[94]нужно для этого просмотреть?

Был солнечный чикагский день. Весна только началась, город заметно оживал. Джерри вернулся из «командировки» в Нью-Йорк (или, может, это был «визит» в соседний Коннектикут к родителям, к которым он раньше никакого интереса не проявлял) и смотрел на меня так, будто видит впервые. В этом пристальном взгляде было что-то такое… не просто дискомфорт или беспокойство. Чувство вины? Уколы совести? Так или иначе, тон его стал мягче.

– У тебя депрессия, и у меня депрессия. Здесь мы ходим по кругу. Нам нужно новое вдохновение. Пора валить из Чикаго.

– В Нью-Йорк я не поеду!

– А кто говорит про Нью-Йорк? Малыш, вся история с Мелани существует только у тебя в голове. – Он заранее попытался меня успокоить. – Нет, нахуй Нью-Йорк. Едем в Майами. Каждый уважающий себя фотограф… – начал было он, но поправился: – Каждый уважающий себя художник едет туда ради света.

Мне совершенно не улыбалось уезжать из Чикаго, я успела полюбить город и чувствовала себя тут как дома, но Джерри настоял. И я понимала, что так действительно больше нельзя и что, уехав отсюда, мы хотя бы создадим видимость какой-то деятельности. И мы покатили на юг: заказали грузовик U-Haul[95], который взял Джеррину машину на прицеп. Мы ночевали то в шикарных гостиницах, то в стремных мотелях, где каждый номер выглядел так, будто здесь произошло что-то страшное. Мы въехали в Майами-Бич, когда солнце только село за высотки в центре города, а на Оушен-драйв попали в настоящее неоновое пекло, кричавшее нам: «Время веселиться!» – прямо в лицо.

Добравшись до отеля на Коллинз-авеню, мы заехали на парковку – площадку из зацементированной мелкой белой гальки. Внутри гостиница совершенно не соответствовала своему многообещавшему ар-декошному фасаду: набор функциональных номеров с ламинатом и обтрепанными плотными занавесками. Наш номер выходил окнами в проулок и еще на одну парковку. Уже очень скоро мы шлялись по барам, ночным клубам и галереям Саут-Бич. Поначалу все шло прекрасно, казалось, это такое классное приключение, которого нам не хватало, чтобы восстановить отношения. Мы решили, что остаемся, и начали искать жилье. Я взяла в ипотеку дом на 46-й улице с большой автономной пристройкой во дворе и сразу решила устроить в ней мастерскую. Ремонт отнял много времени и сил. Я начала худеть.

Мне давно хотелось работать не только с пластмассой, но и с металлом, поэтому надо было раздобыть сварочное оборудование плюс печь для обжига, сушильные полки, ящик для инструмента и верстаки. Важно было еще все это обезопасить от пожаров, потому что материалы были горючие, и сделать нормальную вытяжную вентиляцию, так как работать предстояло с химикатами и смолой.

Но самым важным моим приобретением был, конечно, большой инсинератор «Феникс» из нержавейки для сжигания костей животных. Очень эффективный и простой в использовании. В отличие от других печей, у него была только одна камера, но зато она работала на сверхвысоких температурах. Нужно просто загрузить скелет, включить и отойти в сторону: следить за температурой не надо. А еще в нем есть смотровая дверца, через которую видно, как скелет животного превращается в пепел. Размер печи позволял легко загрузить в нее собаку средних размеров.

Я была под большим впечатлением от Жермен Ришье и с радостью занялась скульптурой. Я сразу полюбила свою новую мастерскую. Она стала мне как убежище. Переезд все-таки сказался на мне благотворно, по крайней мере в творческом плане. Джерри все время где-то пропадал, бухáл («общался», как он говорил), а может, и телок поёбывал. Тогда, правда, меня это практически не интересовало, я вся была погружена в работу. Первая выставка была в одной винвудской[96]галерее. Хотя многие критики по-прежнему воротили нос, небольшие 3D-фигурки, которые я делала, оказались даже популярнее у коллекционеров, чем живопись. Все шло хорошо: я много работала, худела и уже избавилась от привычки баловать себя едой.

Джерри говорил, что жаждет выставить свои фотографии, на которых была я. Раньше я бы, наверное, уступила, но теперь стала увереннее в себе: успех скульптур укрепил меня в мысли, что как художник я на правильном пути. Я понимала, что его так называемый проект – бессодержательная жалкая попытка заработать на моей славе, к тому же еще и унизительная. Я наотрез отказывалась, говорила, что он сбрендил. Он продолжал наседать и с каждым отказом бесился все сильнее – до такой степени, что я начала бояться, как бы он чего не сделал со мной. Джерри был сильный и подавлял даже своей внешностью; он занимался борьбой, фехтованием, регулярно тягал штангу. Мы ругались, и однажды он сильно ударил меня наотмашь по лицу. Все замерло. Я чувствовала только мерную пульсацию собственной щеки от пощечины. И еще сердцебиение. Джерри даже не попытался извиниться. Потом он собрал вещи, и самое странное, что именно я умоляла его остаться, хотя сама знала, что после такого между нами больше ничего быть не может. Он сказал, что ему надо в Нью-Йорк, чтобы «подумать и подсобрать материал для выставки». Своим мрачным, разочарованным тоном он всячески показывал, что недостойно повела себя я.