опытам, мятежный комит вознамерился вывести пятнистую породу людей. Под оглушительный грохот тамбуринов, в клубах благовонного дыма, Гильдон занимался скрещиванием самых красивых белых девушек и женщин, захваченных его пиратами, с атлетически сложенными черными и смуглыми африканцами, пойманными его охотниками. Поскольку потомство от скрещивания получалось красивым, но одноцветным, Гильдон изощрялся в изобретении все новых способов совокупления. Стремясь, во что бы то ни стало, добиться желаемого результата — производства пегого потомства. Если только это не было лишь предлогом и поводом придать смысл разыгрывавшейся перед его глазами непрерывной оргии. Ведь не исключено, что «селекционер-любитель», комит Африки Гильдон был просто-напросто вуайеристом. Но это так, к слову…

Несмотря на своевременный подвоз зерна в Ветхий Рим из Галлии, угроза голодной блокады «центра мира» не могла считаться ликвидированной, пока доступ к его главной, африканской, житнице был перекрыт узурпатором-донатистом. Римский сенат (формально, по инерции, продолжавший считаться на Западе главным источником власти), объявил Гильдона «врагом римского народа», а регент Стилихон в 398 г. направил в Африку войско, во главе которого поставил брата Гильдона, носившего нетипичное для «римлянина» (и даже для «романизированного варвара») имя Масцезель (Маскелдел). У Масцезеля были давние счеты с Гильдоном, приказавшим — на всякий случай! — убить его сыновей, своих родных племянников (и претендентов на престол). Масцезелю удалось сбежать в Италию. И теперь безутешный отец охотно взял на себя роль мстителя (как за Рим, так и за себя).

В свое время Гильдон был храбрым воином на (западно)римской службе и заслужил звание комита не только благодаря знатности рода. Так что он был, в принципе, вполне способен помериться силами с италийским десантом (который, с учетом критической ситуации, сложившейся в трещавшей по всем швам империи, не мог быть очень многочисленным). Но, как уже говорилось выше, десятилетие распутной жизни и всякого рода эксцессов Гильдона превосходящих «нормальную» меру римского разврата (правда, Тиберий, Калигула, Нерон и Гелиогабал ему, возможно, в этом и не уступали, но ведь они были языческими императорами, он же — христианским; с него и спрос другой!). помутили разум узурпатора. Причем в самый неподходящий для него момент. Накануне неожиданной высадки на африканском побережье войск Масцезеля. Гильдон забыл, с кем ему придется иметь дело. Он явно недооценил пять тысяч испытанных бойцов противостоявших ему галльских легионов. Они шли на мятежного комита с полной уверенностью в том, что защищают правое дело, законного императора (а не такого же узурпатора, как Гильдон). Наконец-то они могли послужить империи! И то, что африканский селекционер-любитель вывел против них в поле в четыре, в пять, а то и в десять раз больше войск, не имело никакого значения.

Не чувствуя себя уверенно в урбанизированной части римской Африки — Зевгитане, с крупными городами Карфагеном, Утикой и Иппоном (и до того исподволь противившимися разрыву с имперским центром), Гильдон (от которого отпали подчиненные ему местные римские войска) отступил в ее сельскую часть — Бизацену. Для решающей битвы была выбрана местность под Аммедарою. Семьдесят тысяч (если, конечно, верить анналистам) оглушительно вопящих, полуголых и подбадривающих друг друга перед боем африканских ополченцев узурпатора ничуть не испугали наступавшую на них традиционным римским шагом «десантуру» Масцезеля. Мавры кинулись на римлян без щитов, обмотав левую руку свернутым бурнусом. Хотя таким способом можно было одолеть разве что больного бешенством фенека, но уж никак не опытного в ратном искусстве римского легионера. Как только знаменосцу полоумного Гильдона отрубили руку и знамя узурпатора упала на песок, исход битвы был решен. Мавретанцы побежали, кто куда, или перешли на сторону Маскелдела, и побежденный Гильдон вынужден был спасаться бегством в римскую колонию (ныне — популярный тунисский курорт) Табарку — нумидийский город на границе с Зевгитаной (северной частью современного Туниса), откуда он пытался уплыть на восток. Но неблагоприятный ветер не позволил ему сделать это своевременно. Местные жители схватили неудачливого узурпатора. Поняв, что у него нет выхода, Гильдон покончил с собой. Дети Масцезеля были отмщены, снабжение Рима на Тибре пунийским зерном — обеспечено, а поседелый на римской службе Стилихон мог гордиться очередной победой над злокозненным Евтропием.

Между тем, другой «заклятый друг», победить которого было гораздо труднее — готский царь Аларих — затаился, как хищный зверь перед новым броском, в Эпире. Древней области, входившей в римскую провинцию Иллирию, о ценности которой среди ученых нет единого мнения. Одни считают, что готы были недовольны отведенными им скудными эпирскими землями, что и заставило Алариха неустанно строить планы мести загнавшему его туда коварному вандалу Стилихону. Другие — хвалят Алариха за то, что он, воспользовавшись занятостью Стилихона африканскими делами, поспешил закрепить за собою богатый Эпир. Кому прикажете верить, уважаемый читатель? Вновь «темна вода во облацех…»

Несмотря на неясность вопроса, заранее извиняясь перед современными албанцами и греками за возможную неполиткорректность, осмелимся предположить, что готам Алариха в этой гористой, вплоть до самого побережья, области делать было особенно нечего. Эпирские долины были совершенно изолированы друг от друга, и отдельные мелкие княжества сохранились там до начала Нового Времени, так и не объединившись в одно целое. А то, что в эпирской глуши росли любимые германцами деревья их родных северных лесов — дубы и буки — было для вестготского царя, наверно, слабым утешением.

Поэтому Аларих, несомненно, рассматривал свое «спецпереселение» в почти никем не посещаемую по сей день, труднодоступную эпирскую глушь только как возможность отсидеться. Залечь на дно, чтоб пережить самую тяжелую для готов пору. О его находчивости свидетельствует, однако, то, что он, с одной стороны, вел из эпирской «ссылки» оживленные переговоры с Константинополем, стремясь получить от Восточного Рима средства для борьбы с Римом Западным. А с другой стороны — стремился обеспечить свое войско самым современным оружием. В своих грабительских походах готы всегда щадили и уводили с собой ремесленников. А из римской префектуры Иллирик они получали то, чего им еще не хватало — инструменты, железо и образцы вооружения. И потому тишину эпирских горных долин оглашали стук кузнечных молотов, лязг и звон обрабатываемых кузнецами клинков мечей и наконечников копий. Это был тревожный шум, угрожавший выдать римлянам готские военные приготовления, но, похоже, так и не выдавший их. Слишком громко, наверно, шумели заглушавшие его кроны германских буков и дубов, в чьем шелесте люди (не только «варвары», но и греки) издавна пытались угадать грядущее. И слишком заняты были римляне своими «разборками». Пока же они разбирались, какой Рим главней — Первый или Второй — Аларих лихорадочно готовился к великой битве со Стилихоном, к Большой Игре, к походу на исконный, Первый,