– Держись!

Она помогла мне подняться на ноги, и мы вместе заковыляли на улицу. Но и там было столпотворение. Люди кричали, вокруг все падало, ломалось, слышались стоны.

В глаз мне заливалась кровь. Я прижала ладонь к пульсирующей ране на голове. Порез был большой, и очень скоро кровь струилась по моей руке. Мама крепко обнимала меня, пока земля дыбилась и сотрясалась, разрушая все, что на ней стояло. Толчок был сильный, сопровождался грохотом. Я пыталась не впасть в бесчувствие. Казалось, этот кошмар никогда не кончится, хотя потом сказали, что землетрясение длилось всего пятнадцать секунд.

Когда земля наконец успокоилась, мама разжала объятия и огляделась.

– Боже всемогущий, – охнула она. И я тоже увидела.

Воздух потемнел от стоявшей столбом пыли и летавшего мусора – как после взрыва бомбы. Фасады домов превратились в груды кирпичей на тротуарах. Одно здание вообще схлопнулось, как карточный домик. Люди плакали, кто-то причитал. Я увидела мужчину в коконе пыли, словно на него надели мешок муки. Сирены заходились воем. Пахло газом.

Голова моя раскалывалась от боли и шума, с локтя на землю стекала кровь. Какая-то женщина подскочила ко мне, на ходу стянув с себя свитер.

– Сядь, пока в обморок не грохнулась, – велела она, прижимая свитер к ране на моей голове. – Мамочка, вам тоже нужно присесть.

– Боже мой! – вскричала мама и залилась слезами. Она хотела обнять меня, но ее била сильная дрожь, что напомнило мне про землетрясение, и я со стоном шарахнулась от нее. Она села рядом.

– Тебе нужно в больницу.

– Кит нужно позвонить! – опомнилась я. Если здесь так ужасно, что же произошло с «Эдемом»? Легкие от паники сжались – не продохнуть. Я схватила маму за запястье. – Кит!

– Я позвоню, позвоню. – Мама встала, осмотрелась, обратила на меня взгляд. – Ты заливаешься кровью. Я не хочу оставлять тебя.

Женщина отняла от моей головы свитер.

– На рану придется накладывать швы. Идти можешь?

Я попыталась встать, но тут снова гул, очередной толчок. Я не устояла на ногах. Кто-то опять прерывисто заголосил. Мама упала на четвереньки.

– Больница слишком далеко. Нужно вызвать скорую.

– В радиусе ста миль не найти ни одной свободной скорой.

– Давайте останемся здесь. Медики вот-вот сюда подъедут.

Женщина, что помогала нам, по-видимому, привыкла решать проблемы. Раздумывая, она посмотрела вокруг, потом опустилась на землю возле меня.

– Вы правы.

В моей голове опять зашумело.

– Кит, папа! Нужно им позвонить!

– Да. Правильно. Надо позвонить домой, – сказала мама. – Пойду поищу телефон.

Я кивнула. Меня тошнило, голова кружилась, сил хватало лишь на то, чтобы сидеть, привалившись к цветочному ящику, и покачиваться из стороны в сторону. Я была заляпана кровью, внутренности спазматически сжимались в ритме колебаний земли или, может быть, океана.

Вернулась мама. Бледная, как полотно.

– Никто не отвечает, – сообщила она.

Оставалось только ждать. И мы ждали. Мимо брели какие-то люди. Кто-то пытался проехать на машинах по развороченным улицам, по которым ехать было невозможно, потому что на дорогах волнами громоздились глыбы разломанного асфальта. Маленькие дети визжали во все горло. В нос бил запах дыма, от которого темнота становилась еще чернее. Наконец вой сирен возвестил о прибытии полицейских и медиков; они принялись осматривать раненых, которые валялись всюду, словно мусор.

Мы сидели прислонившись друг к другу. Я все думала, как же мы будем добираться домой.

Прошло несколько часов прежде, чем мне наконец-то обработали и зашили кровоточащую рану. К тому времени я уже осоловела от боли и ужаса и по сей день толком не помню, как мы добрались до «Эдема». Совершенно незнакомый человек подвез нас на джипе. Наш добрый самаритянин.

Свет не горел. На том месте, где стояли дом и ресторан, зияли чернота и пустота. После пережитых за день треволнений я никак не могла сообразить, что видят мои глаза.

А потом поняла. Сердце в груди заходило ходуном, дробясь на тысячи осколков. Я выскочила из машины и закричала что было мочи:

– Кит!

Она выбежала в свет фар. По ее грязному лицу струились слезы. Я обняла ее так крепко, что думала, голова сейчас отвалится от боли.

– Где отец? – спросила мама.

Кит покачала головой. Показала.

Берег бухты усеивали останки нашего дома и ресторана – груды обломков, столь же невразумительные, какой в считанные секунды стала мама. Она издала вопль, потом снова закричала и коленями рухнула на каменистую землю.

Мари заезжает за мной ровно в шесть. Выглядит она изможденной.

– Привет. Я кофе тебе привезла.

– О боже, запах обалденный.

– Я не знала, какой ты пьешь, поэтому сделала с молоком, и можешь еще сахар добавить, если хочешь. – Она показывает на толстую пачку пакетиков с сахаром в одном из чашкодержателей.

– Мне давно уже не восемь лет, – смеюсь я.

– Старые привычки не умирают.

– Кому как тебе не знать. – Сказала и лишь потом сообразила, что не слишком удачно пошутила. – Это я про сахар.

Мари бросает на меня взгляд и плавно встраивается в поток транспорта на дороге.

– Я поняла. Да, я ужасная сластена. Пробуй кофе.

Я отпиваю глоток. Она права: больше похоже на молочный коктейль.

– Слишком много молока, на мой вкус.

Какое-то время мы едем молча, потом я все-таки собираюсь с духом и спрашиваю:

– Ну как вы там вчера после нашего ухода?

Она качает головой. Отпивает глоток кофе.

– Саймон – человек гордый, воспитан в традициях старой школы: мужчина должен оставаться мужчиной, мужественным и сильным. – Она вздыхает. – Не знаю, чем это кончится.

Впервые мне хочется выразить сочувствие сестре, и я стискиваю ее плечо.

– Мне жаль, Джози, ведь это все и из-за меня. Прости.

– Твоей вины в том нет. Нисколько.

– Тем не менее. Мне жаль.

Она кивает, перестраивается на другую полосу.

– Я собиралась отвезти тебя в Раглан, но по прогнозам в Пихе классные волны для серфинга, и это не так уж далеко.

– С ума сойти, как теперь все просто, да?

– Да. Открыл сводки – и все, сам черт тебе не брат.

– Что? – смеюсь я.

– Сам черт тебе не брат, чувиха, – хохочет она. – Здесь все для людей.

– Теперь понимаю, почему тебе здесь так нравится. Потрясающая страна.