невозможным выбором – и выбрал жизнь неизвестного ему мальчика. Нет, Матей не мог умереть.

– Достаточно, – ударили меня словно хлыстом по спине слова Лукаса, – Пора возвращаться в свою камеру.

Зоран вытащил меня наружу, завел руки за спину. Наручники мне пока не надевал. Это хорошо.

– Когда ты будешь… вершить правосудие свое? – спросил я Лукаса.

– Завтра днем. Я заберу Матея, а Зоран разберется с тобой и Збышком. Жаль, я этого не увижу.

Пока он с видимым упоением произносил последние слова, внимание его рассеялось, и это был мой призыв к действию – сейчас или никогда! Я ринулся стрелой в сторону противника, вырвавшись из хватки Зорана.

– Мило, давай! – из последних сил закричал я. Широко размахнулся правой рукой, сжал ладонь в кулак и уже описывал дугу в направлении его лица....

Мило не услышал. Мило промолчал. Лукас сделал быстрый шаг в сторону, и я по инерции, будто огромный мешок с картошкой, обрушился на каменный пол пещеры. Костяшки мои врезались в камень, разбились в кровь. Боль раскаленной проволокой опутала все тело, и в тот момент я потерял сознание. Я должен был стать демоном возмездия, который вершит жестокое правосудие над своими мучителями… А стал хилым и бесполезным слизнем, который без чужой помощи не может даже подняться на ноги. Мило был прав. Без него мне правда было не справиться.

Я очнулся от того, что кто-то окатил мое лицо холодной водой. Глаза мои распахнулись – кашляя и выплевывая воду, я разлепил ресницы и сквозь мутные потоки разглядел перед собой Зорана. Я сидел на полу каменной пещеры, там же, где пробудился в первый раз, а он гранитной скалой нависал надо мной.

– Почему… – перехватило дыхание. Удивительно, как у меня вообще оставались силы на что-либо, – Почему ты с ним, Зоран?

Во взгляде этого сурового воина мелькнуло сомнение. По поводу чего? Можно ли мне доверять? Или своей лояльности? Наконец, он произнес:

– У Собепанка есть видение. Есть… цель.

– Цель?! – этот крик стоил мне дорого. Я зашелся в приступе кашля, но приступ гнева придал сил продолжить, – Ты слышал, что он хочет сделать?! Он хочет убить моего брата! Это, по-твоему, правильно? А ты… ты убьешь меня. Я хочу знать… Я хочу знать, почему?!

Я видел, что Зорана терзали сомнения. Он не ответил сразу, спрятал взгляд. Наконец, быстро сказал:

– Значит, вы заслужили это. До свидания, Андрей.

И он быстрым шагом направился к выходу из моей камеры.

– Постой! – вскричал я. Он вроде как не услышал, но у решетки все-таки оглянулся.

– Что такое? – резко спросил, будто делал последнее одолжение.

– У тебя есть скополамин?

– Зачем тебе?

– Все равно помирать… А так легче будет.

– Он тебе не поможет.

И после этих слов Зоран быстро вышел, захлопнув за собой дверь. Я в бессильи опустился на камни. Это был конец. Мой последний шанс пробудить Мило только что исчез во тьме. Что мне оставалось? Возможно… Нет, шанс мал, но все-таки!

Я нащупал на брюках ремень, растегнул пряжку, тужась и силясь едва-едва вытянул его. Поднялся на ноги, пошатываясь от слабости (снова кружилась голова) направился к просвету в камнях в другом конце туннеля. Снаружи светила луна. Пахло свежим горным воздухом. Я жадно вдохнул его, возможно, в последний раз. Сложил ремень вчетверо и пропихнул его наружу. Он упал вниз, со звоном ударившись о камни. Куда он упал, я уже не видел – взор скрывала скала. Возможно, в пропасть, и его никто никогда не найдет. А возможно… Нет, лучше не надеяться.

Сил уже не оставалось, и я опустился на каменный пол. Скелет смотрел на меня пустыми глазницами, словно злорадствовал: «Все тщетно! Смотри, что стало со мной. Все там будем».

– Пошел ты. Кто ты вообще такой? – парировал я и ткнул его в костяное плечо. От удара череп свалился на пол с гулким стуком.

Я некоторое время просто сидел и смотрел в темноту, ни о чем не думая. Не знаю, сколько времени прошло – кажется, я провалился в забытье. Вдруг мне почудился собачий лай. «Что только во сне ни привидится» – подумалось. А потом кто-то ткнул меня в плечо. Потом в другое. Открыл глаза – никого передо мной не было. «Точно почудилось» – решил я. Затем сверху на голову что-то упало. Что-то склизкое и мокрое. Я поднял голову. Из просвета стекала пеной слюна и виднелась длинная тонкая палка. Так вот что тыкало меня в плечо! Я приподнялся и глянул в просвет.

Яркая луна на момент ослепила, а затем я увидел две головы, плотно подогнанные друг к другу, словно сидели на одном теле. Жуткая метафора, если подумать, потому что одна из них принадлежала большому лохматому псу, а вторая – курносому мальчонке лет десяти.

– О, привет, Лалу. Привет, Снежка, – сказал я, чувствуя как по телу разливается живительное тепло, наполняя сердце радостью, – По-моему, я не представился в нашу первую встречу. Меня зовут Андрей.

Глава десятая. Три брата

– Чудовище…

Он рычал, захлебываясь слюной. Булькая, она вырывалась из-под его губ вместе с кровью. Неплохо я его приложил. Но это только начало. Прижавшись спиной к грязной стене туалета, Загребайло уже не выглядел таким грозным, как тогда, на слушании против брата. Испуганный взгляд его скакал с моего, скрытого под маской, лица на окровавленную трубу в руке. Он судорожно раздумывал, что же я сделаю дальше. А я чувствовал себя котом, который смотрит на потуги мыши бежать, после того как переломал ей все кости.

– Тебе конец… – хрипел Загребайло. – Я и не таких сгноил. Скотина!

Запугивание? Тщетная попытка. Как раз его-то глаза выдавали страх. Пора было кончать с этим жалким представлением. Я замахнулся трубой – проломить уроду череп. Я собирался убить его. За то, что он сделал с Димой.

– Ну что? – спросил я, не узнавая свой рокочущий голос, – Загребайло огребает, да?!

– Сука, только попробуй! – заверещал свинтус в пиджаке и поднял руки в попытке защититься.

Я вложил всю силу в размах. Труба со свистом прочертила дугу к морде хряка. Загребайло протяжно заголосил. Но вдруг – бац! – мое орудие зависло в сантиметрах от цели. Я повернул голову – в маске было очень неудобно смотреть по сторонам. Трубу крепко держал обеими руками Дима. На лице его читались одновременно ужас и злость.

– Ты что творишь?! – вскричал он, – С ума сошел?

Я отпустил трубу, отшатнулся в сторону.

– Но как? – Весь пафос ушел, и теперь я лишь беспомощно лепетал, – Он же… Он