Неожиданно позади раздался окрик:

— Постой!

Лила обернулась. Ее догоняла молодая индианка.

— Ты искала Джейка, — запыхавшись, проговорила незнакомка. — Он вернулся с приисков, но снова уехал.

— Куда?

— В поместье, где прежде работал. Он отправился за своей невестой.

— За невестой? — повторила Лила. — Что ты о ней знаешь?

Индианка покачала головой.

— Сейчас я не могу задерживаться; давай поговорим вечером? Приходи на берег в таверну «Медуза», туда пускают цветных. А пока возьми вот это, — она сунула в руки Лилы сверток и пояснила: — Я собрала тебе немного еды.

И, не оглядываясь, пошла прочь.

Лила развернула бумагу. В свертке был кусок пирога со сладким картофелем, ветчина и два яблока.

Она едва не расплакалась. Хотя в глазах индианки не было ни симпатии, ни особого любопытства, и Лиле было неведомо, плохие или хорошие новости та сообщит ей вечером, она чувствовала, что обрела верного и надежного друга.

Лила весь день бродила по городу, полному запаха моря, пыли и смолистых растений. Теперь она понимала, почему Джейк так любил Новый Орлеан, хотя была вынуждена признать, что, несмотря на кажущееся совершенство, этот город таит в себе привычный изъян: границу между белыми и черными, прозрачную, словно струйка воды, и вместе с тем прочную, точно камень.

К вечеру Лила отыскала таверну «Медуза» и принялась ждать неподалеку от входа.

Вскоре появилась индианка. Она провела Лилу внутрь, усадила за деревянный стол и заказала жареные ребрышки и два стакана вина.

— Меня зовут Унга, я живу у матери Джейка, — сказала она.

— Ты служанка?

Унга повела плечом и усмехнулась.

— Я жена его друга. А кто ты?

Лила рассказала о себе, и индианка озадаченно промолвила:

— Джейк не раз говорил, что у него есть любимая женщина, из-за нее он торопился с возвращением. Миссис Китинг считает, что его невеста — дочь богатого плантатора: она сообщила об этом всем соседям.

У Лилы захолонуло внутри.

— Как ее зовут?

— Джейк не называл ее имени. Но если это ты, он мог и солгать матери, ибо если навстречу миссис Китинг по тротуару идет негритянка или мулатка, она переходит на другую сторону.

— А к тебе она хорошо относится?

— Да. Иной раз она даже берет моих мальчишек на колени и соглашается с ними посидеть, когда мне надо куда-то пойти. Но я не ее невестка!

— У тебя есть дети? — в голосе Лилы прозвучала невольная зависть.

— Да, двое.

— А твой муж? Говоришь, он друг Джейка?

— Барт Хантер. Он… он остался в Калифорнии.

— Барт Хантер! Я его знаю! Он служил надсмотрщиком в Темре. Они с Джейком вместе отправились на прииски.

Лицо Унги потемнело.

— К сожалению, Барт в тюрьме.

— Как это случилось?

Индианка принялась рассказывать. Они с Лилой проговорили больше часа. Иногда к их столику подходили мужчины и спрашивали позволения присесть, но Унга отвечала им таким взглядом, что у тех мигом пропадало желание затевать знакомство. В конце концов она сказала Лиле:

— Когда Джейк вернется, я расскажу ему, что ты его искала.

— Хуже всего, что до его возвращения мне придется поселиться в негритянском палаточном городке, — заметила Лила и поежилась.

— Потерпи. Я не вижу иного способа выжить, кроме как терпеть и надеяться на судьбу.

— Полагаю, твою жизнь нельзя назвать легкой?

— Я как кошка, всегда приземлялась на все четыре лапы, даже в тех случаях, когда другие разбивались так, что от них не оставалось даже осколков. Лишь один раз я дала маху, но, как ни странно, именно эта ошибка и подарила мне счастье, — сказала Унга и пояснила: — Я решила родить от Барта, хотя он ясно дал понять, что не желает иметь ребенка. А потом он приехал, признал сына и женился на мне!

— Но теперь он в тюрьме.

— Зато у меня есть дети, я полна сил, и мне есть для чего жить. К тому же сердце подсказывает мне, что я увижу Барта гораздо раньше, чем пройдет четверть века.

— Твое индейское сердце?

— Женское, — ответила Унга и добавила: — Не переживай. Джейк Китинг неглупый мужчина, а ты — ты красавица.

— Ты тоже, — сказала Лила, и они улыбнулись друг другу.

Всю дорогу Конни любовался Хейзел. Проникнутый безграничным доверием, он не спрашивал, куда они едут: ему хватало того, что они с Розмари путешествуют в красивом вагоне. Здесь были драпировки с помпонами над окнами и дверями, тяжелые обивочные ткани и ковры приглушенных расцветок. Похоже, этот вагон был предназначен только для белых господ.

Если кто-то из них, заглянув в купе, округлял глаза, Хейзел отвечала таким взглядом, что белые люди не осмеливались вымолвить ни единого слова и лишь возмущенно фыркали.

У Хейзел была кожа цвета мокрого песка, а ее карие глаза сияли, как солнце, Конни очень хотелось дотронуться до нее, но он стеснялся и ограничивался тем, что без конца пересчитывал крохотные перламутровые пуговки на ее светло-коричневом с мелким набивным узором платье.

Такие же, напоминавшие капли шоколада пуговки украшали рукава платья Хейзел, а на ее маленькой шляпке колыхался белый плюмаж. Вся она была шоколадной и теплой; в ее обществе Конни ощущал себя удивительно уютно и хорошо.

Когда они сошли с поезда, Хейзел накормила детей в привокзальном кафе, а потом взяла экипаж. Она была «своей» и вместе с тем вела себя, как белая леди, — это притягивало мальчика и вместе с тем вызывало недоумение, ибо понятие о невидимой границе, разделявшей белых и черных, было впитано им с молоком кормилицы.

Когда сестра Меганн, руководившая приютом для негритянских сирот, услышала, что с ней хочет поговорить «темнокожая дама», она не удивилась, потому что привыкла ничему не удивляться, и спустилась в приемную.

Там сидела молодая мулатка, необыкновенно женственная и вместе с тем твердая и решительная. Сестра Меганн сразу поняла, что стремление посетительницы одеваться так, как одеваются белые леди, продиктовано не желанием бросить им вызов или сравняться с ними, а чувством глубокого достоинства, невольно вызывавшим уважение.

Женщины поздоровались и представились друг другу, после чего Хейзел рассказала, зачем пришла.

— Боюсь, я не смогу вам помочь, — сестра Меганн покачала головой, — приют переполнен. У нас очень хорошие условия, потому детей привозят отовсюду. Вы же знаете, сколько сейчас сирот!

— Эти дети воспитывались в среде домашних рабов — они не выживут на улице, — сказала Хейзел.

— Где вы их нашли?