Пятился, куда его направляли. Все с тем же искренним недоумением на лице.

И с ним же рухнул вниз с моста. В обнимку со своим убийцей.

Из-за шума машин Игни не услышал всплеска воды.

Дорога в один конец. Но не для него.

Их чертова дорога…

Из больницы мама привезла ее в новую квартиру. Съемную, конечно – на это хватило отложенных денег. У нее по-прежнему была своя комната. Просторная, светлая, с дивными оранжевыми шторами и видом на парк. И стильная хозяйская мебель. Огромный книжный шкаф. Кресло-качалка. Ковер с длинным ворсом, в котором приятно утопали ноги. Изящный хромированный светильник, похожий на жирафа. Не комната, а мечта.

Моя новая комната.

Она босиком кружила по ковру, раскладывая вещи и отбрасывая в сторону то, что казалось ей некрасивым или немодным. Это оказалась добрая половина гардероба. Как вообще можно было называть одеждой это тряпье? В новой жизни ему точно не место.

– Вер, ужинать! – позвала мама, и она с готовностью отправилась в кухню – такую же нежную и чистую, как и все остальное. Самое время перекусить. От волнения проголодалась.

Уселась за стол, расправила складки сарафана на коленях и с улыбкой посмотрела на маму.

– Что это ты так вырядилась? И на Веру не огрызаешься…

Котлеты. Не самая любимая еда, ну да ладно. После больничной еды – просто прекрасно.

– Я теперь всегда буду так ходить. Надоели халаты. А Вера… Да ладно. Красивое же имя.

Ангелина Власовна так и просияла, глядя на то, как непривычно покладистая Вера ковыряет ложкой в тарелке.

В прихожей просигналил домофон. Теперь он тоже у них был.

– Ты кого-нибудь приглашала?

– Нет.

Мама ненадолго ее покинула. Вернулась почти сразу же. От недавней радости не осталось и следа.

– Соседка, наверное, проболталась, – сказала она недовольно. – Так и знала, что не нужно было давать ей наш новый адрес.

– А кто там? – поинтересовалась Ника, хотя уже догадывалась, и от этой догадки платье облепило вспотевшую спину.

– Ухажер твой. Этот Игни. Я его прогнала.

Ага, так он и прогнался…

Из кухонного окна прекрасно просматривалась площадка возле подъезда.

Ну, точно. Торчит. И ведь все равно дождется, даже если придется сидеть там до утра. А утром – первый день в институте. И так почти месяц прогуляла.

– Я пойду. Поговорю с ним, – решила она, движением руки предупредив возможные мамины возражения. – Не переживай. Я не хочу его видеть точно так же, как и ты. И будет лучше, если он услышит это от меня. Иначе не отстанет. Ты ж его знаешь.

– Лучше бы не знала…

Мать и дочь еще раз выглянули на улицу. Убедились в том, что «этот Игни» и впрямь не торопится покидать пост.

– Только переоденусь, – тяжело вздохнула младшая Бородина и вернулась в свою комнату.

Из тех вещей, которые были одобрены внутренним цензором как «годное на первое время», она выбрала черное платье с воротником-стойкой. Ужас кладбищенский. Нужно запомнить, что она раз и навсегда вычеркивает черный цвет из своего гардероба.

Впрочем, для похорон сойдет.

Содержимое косметички тоже ее не особо устроило – Нике казалось, что все это было куплено для нескольких людей и не имело ни малейшего отношения к ней самой.

Пришлось подводить брови карандашом неподходящего цвета и выбирать самую светлую помаду.

Надо будет перекрасить волосы в какой-нибудь тон поярче. Свой цвет вообще невнятный.

Наскоро приведя себя в порядок, она вышла в прихожую. Критично осмотрела несколько пар уличной обуви. Кроссовки, снова кроссовки, задубевшие от реагента черные ботинки и – апофеоз безвкусицы – стоптанные угги. Более-менее пристойно выглядели высокие сапоги. Фиолетовые, правда, но хотя бы менее битые жизнью, чем все прочее.

Крикнула:

– Я ушла!

– Не задерживайся. – Возникшая в прихожей Ангелина Власовна оглядела дочь с нескрываемым недоверием. – Ты точно собираешься сказать ему, чтобы он больше не приходил?

– Конечно. А что не так? – Накинула ярко-красную куртку, еще немного покрутилась перед зеркалом.

– Да хотя бы то, что раньше ты никогда не надевала мои вещи.

Интересно, о чем это она? Впрочем, не важно.

– Скоро буду.

Спустилась вниз в чистом лифте, сбежала по чистым ступеням. Толкнула чистую входную дверь.

На этом приятности закончились.

Ландер с ходу заключил ее в объятия.

– Ты очень красивая, – горячо выдохнул он ей в ухо. Но даже так она почувствовала сильный запах спиртного. И сбросила с плеч его руки.

– Пусти. От тебя воняет.

Отошел. Нет – отшатнулся.

– Прости. Я не думал, что тебе будет так неприятно…

Он стоял прямо, даже не покачивался. Его опьянение выдавал только запах. И еще слезы. Он плакал. От этого стало совсем не по себе. Пьяный плачущий Ландер – это еще более трагично, чем просто Ландер.

– Ник, Антона убили.

Она отвлеклась – засмотрелась на аллейку с фонарями-шарами и стройными деревьями, растущими по обе ее стороны. Очень живописная. Теперь она будет каждый вечер возвращаться из института этим путем.

– Антона убили, слышишь? Он мне жизнь спас. Вместо меня перо словил.

– Да. – Уж лучше бы тебя, одной проблемой меньше. – Да, да. Мне жаль.

Сейчас она видела его таким, каким он, в сущности, и был всегда: плохо одетый, грубый и явно нездоровый нищеброд.

Домофон красноречиво потрескивал. Мама подслушивала разговор.

– Ник, я его по ночам вижу.

– Это нервное. – Черт, как бы еще избежать этого алкогольного бреда? – Пройдет. Знаешь, время лечит и все такое.

– Ты не понимаешь. Антон – моя вторая душа. Он стал моей второй душой, Ника! Теперь он будет за меня платить. Ник…

Печально. Но тут со своей бы единственной разобраться.

А аллейка чудо как хороша. Рифмы сами так и просятся.

– Я, наверное, пойду… – Ноги в тонких сапожках очень быстро начали поднывать. – И вот еще что. Не приходи сюда больше.

Он смотрел на нее взглядом умирающей собаки. Нет, все-таки плачущие парни – то еще зрелище.

Хотя целуется он неплохо. Такой жадный, так отдается… До сих пор мурашки по коже, стоит лишь припомнить. Интересно, на что еще он способен. Не был бы таким придурком, можно было бы это проверить.

– Ник, в чем дело?

– Ни в чем. Просто после всего, что со мной случилось, я не могу тебя видеть. Мне тяжело вспоминать. Я не хочу.