пора, им позволяют мелкий, уличный сбор с прохожих, которые платят, конечно, не за танцы, а ради их звания. Но вот султанские лошади на пастбище, разукрашенные, обвешенные талисманами, окруженные своей свитой, – в Турции всякий имеет присвоенную своему званию свиту: знатные женщины – евнухов и негритянок; вельможи – мальчиков и палкобийцев, наконец, другие – кавасов; султанские лошади – булгар! Будь эти пастухи греки и армяне, они гордились бы такой честью и в свою очередь унижали бы других; но булгары здесь, как и везде, грустны, безотчетно покорны своей участи. Притом же они твердо помнят, что если заболеет лошадь, то за нее отвечают не только они, бдительные стражи гордого животного, но и вся семья пастуха, вся деревня, которой принадлежит. Известно, что некоторые булгарские деревни обязаны поставлять пастухов ежегодно ко двору, на два месяца, когда лошади находятся на пастбище; и за то пользуются разными преимуществами; за то и отвечают они в случае несчастья с лошадью.

II

Посещение Булгарии покойным султаном. – Система управления раями – общины.

В 1837 году в Булгарии разнеслась необыкновенная весть, такая весть, что народ не знал, верить ли ей или остерегаться ее, как сети, расставленной людскому легкомыслию? Бояться ли осуществления этой вести или радоваться? Толковали шепотом, каждый в своей семье, пока, наконец, не огласилось официально, через посредство нарочно разосланных от константинопольского двора, что султан Махмут хочет посетить свою провинцию. Тут только булгары подумали хорошенько, что такое за существо султан, этот падишах земли? Прежде им и в голову не приходила эта мысль: для них и паша был существо облеченное величием и тайной; а тут сам султан! Но этот вопрос был положительно решен булгарами, посещавшими Константинополь. Гораздо затруднительнее было решить, доступно ли это существо для бедного раи? Милость ли оно несет народу или кару? Правда, большой вины за собой булгары не знали; но ведь в Турции гнев падишаха ниспадает подобно грозе небесной без всякой видимой, по крайней мере, для простого народа, причины.

Булгары толковали, спорили и решили, что падишах на земле, что солнце на небе! Все зло на свете происходит от одних пашей; они-то, подобно тучам заслоняют от народа благодатные лучи небесного светила. Надобно просить, молить самого султана о милости, о защите от этих тиранов; султан, наверное, выслушает своих притесненных подданных, окажет им правый суд. Послать к нему депутацию: хуже не будет! Но когда дошло до выбора депутатов, столпившийся народ притих; никто не вызывался добровольно на этот подвиг. Наконец, избрали несколько стариков: стариков ведь и меч не всегда сечет в Турции. Султан находился уже в Силистрии, где назначен был смотр войскам. Народ толпился за городом. Множество пашей и два господаря дожидали его. Господари вели долгие переговоры с приближенными султана о том, как им предстать пред светлые очи повелителя правоверных: в нарядном ли платье владетельных князей, или простыми странниками, в дорожном платье, покрытым пылью и грязью, как подобает быть праху стоп падишаха, как делали еще не очень давно господари, во время своих приездов в Константинополь? Последнего мнения особенно держался бывший владетельный князь Валахии, Г.; и хотя с ним был весь многочисленный двор его и штаб, однако он хотел ехать навстречу султану только с двумя адъютантами, которым велел приготовить особого рода костюм, сообразный с его понятиями о нищете, и двух тощих ослов. Говорят, султан, узнав об этом, долго смеялся, и как бы желая продлить недоумение господарей, приказал им объявить, чтоб явились как следует. Как следует! Это поставило господарей еще в большее замешательство. Они думали, думали и, наконец, решились держаться середины.

Султан принял их в своей палатке. После обычных приветствий, Махмут склонил разговор на необходимость доброго согласия между соседями. Он знал, что господари не ладят между собой и заставил их примириться. Искренен или притворен был этот мир, трудно решить; как бы то ни было, они дали слово сохранять его вечно, и даже, как сказывают, заключили его взаимным лобзанием в присутствии светлых очей султана. Аудиенция продолжалась недолго. Потом султан принимал великобританского консула; другие консулы по встретившемуся недоумению ожидали его в Рущуке. Наконец, Махмут вышел из палатки, сел на лошадь и отправился к выстроившимся на долине войскам.

Султан был в обыкновенном военном мундире. Синий, суконный плащ со стоячим воротником едва закрывал его колена; из-под плаща виднелись широкие шаровары; бархатные сапожки со шпорами красиво обрисовывали маленькую ножку. На голове был красный фес с темно-голубой кистью, гладко облегавшею вокруг верхушки всего феса. Лицо его, возмужавшее под сенью серальской жизни и в неге гарема, давно уже утратило нежность кожи, обычную затворнической жизни. Оно загорело в дороге и потому казалось суровее обыкновенного; густая борода и большие усы прикрывали почти всю нижнюю часть лица. Черные большие глаза сверкали из-под густых ресниц, едва удостаивая взглядом окружавшую толпу. Махмут твердо сидел на английском седле с длинными стременами, на котором окружавшие его турки едва держались своими дугообразными ногами, и ловко, смело правил горячим конем чистой арабской породы. Махмут был среднего роста, хорошо сложен, с сильной широкой грудью, которая выдержала не один напор жизненной бури. Поза его головы, движения, голос, выказывали величие, гордость и можно сказать презрение ко всему окружавшему его. Едва ли кто из преемников его умел так жестоко разить своих приближенных одним словом, одним движением глаз, как Махмут. Его взгляда трепетали. – По походке узнавали расположение его духа, и горе тем, над кем разрушался его гнев. Кажется, безошибочно можно сказать, что его более боялись, чем любили.

Махмут ехал окруженный небольшим штабом, не тем торжественным шагом, как шествовал в Константинополе, в мечеть, но давая по временам волю своему коню. Народ преклонялся на пути его. Булгарские депутаты последовали общему примеру. Они стояли особняком, на небольшом возвышении. Султан заметил их и спросил кого-то, что им надобно? – Пришли узреть светлые очи своего повелителя. – Султан понесся дальше. Народ хлынул за ним. Депутаты остались на месте и все чего-то ожидали. – Где же падишах – спросили они, наконец, с недоумением и страхом. – А разве не видали, как он проскакал мимо вас. – И так султан заметил их, а они не заметили султана.

Депутаты были в отчаянии. Они не смели явиться обратно к своим с роковой бумагой в руках и решились отдать ее кому-то из приближенных султана, потому что Махмут, на обратном пути в свою палатку, усталый после осмотра войск, не принимал уже просьб. Легко догадаться, какое действие произвело это прошение, может