На пятый день ускоренного марша я объявил отдых на два дня, вечером снова вытащил и расстелил на коленке карту, всматриваясь в каждую черточку. Все-таки войны, даже самые широкомасштабные, ведутся, можно сказать… даже и не могу вот так с ходу подобрать сравнение, я родился в эпоху сплошных линий фронта, а здесь еще очень далеко до такого понятия.

Чужая армия может вторгнуться в королевство и пройти его насквозь, а в столице, как и в других городах, даже не будут знать, что было вторжение и что какая-то армия прошла через суверенные земли, как раскаленная спица через ком масла, и теперь где-то уже у соседей.

Потому разгрому и разграблению подвергаются только попадающиеся по пути города и села, а рядом остаются земли, не только нетронутые войной, но даже не подозревающие о ней.

Впрочем, на этом и построен мой расчет, не пришлось даже прорывать фронт, а просто Мунтвиг идет на юг, а я иду… на север. И прошли, как два кабана в огромном лесу, не видя друг друга.

Скоро вот так подойдем и к границам Бриттии, а дальше Ирам, западнее которого королевства Пекланд и Эбберт, с которым у меня старые счеты…

На западе небо красиво багровеет, облака застыли и стали пурпурными, солнце еще только приближается к земле, вот-вот коснется и подожжет…

Пламя костра становилось все заметнее, из бледного превратилось в багровое, насыщенное, а тем временем на небе таяли последние краски, выступили звезды, из-за дальнего леса начала подниматься серебристая луна.

Клемент ушел к Ричэль, никак не приучит ее перестать бояться остальных людей, постепенно начали расходиться и остальные.

Наконец-то появился Макс, этот вообще не ляжет, пока не устроит всех своих солдат, я с сочувствием посмотрел на его и без того удлиненное лицо, что за время марша похудело и вытянулось еще больше.

— Макс, — сказал я с угрозой, — мне загнанных коней не нужно. Если будешь и дальше себя так каторжанить, я тебя переведу в рядовые, а твою пехоту сделаю генералами, чтобы это они о тебе заботились и соломку подкладывали!

Он виновато улыбнулся.

— Лучше отдохнут — лучше будут сражаться.

— Если сейчас не ляжешь спать, — пригрозил я, — и не выспишься как следует, я велю тебя приковать к постели!

Когда он ушел, я некоторое время смотрел ему в спину, Макс вдруг застыл с поднятой для шага ногой, а перед ним неподвижно повис в воздухе взметнувшийся под порывом ветра лист.

Я зыркнул в сторону, ага, дело не в Максе, весь мир застыл, даже стая птиц в воздухе, словно впаянные в прозрачное стекло, а из пылающего костра вышел элегантный господин весьма интеллигентного вида, камзол возмутительно скромного покроя, хотя пошит явно мастером, брюки из тонкой материи, а сапоги из тонко выделанной кожи с темными шнурками.

— Сэр Ричард, — сказал он участливо, — что вас беспокоит?

Я в удивлении воззрился на него так, словно впервые увидел.

— Что, я к вам воззвал?

— Не напрямую, — ответил он, — но все-таки ко мне. Вы же помните, я ни к кому не могу прийти без приглашения. И никого не могу соблазнить, хотя это неверное слово, если призывающий не желает быть соблазненным.

Он повел рукой, между нами возник изящный стул с изящно выгнутой спинкой и резными ножками. Я наблюдал настороженно, как Сатана с элегантностью сел, поправил фалды сюртука, что удлинились, как полы фрака.

— Это подсознательное, — объяснил я. — Претензии не ко мне, а к Фрейду. Это он выпустил грязную обезьяну, та творит что хочет, а общество ее оправдывает и поощряет, чтоб они подохли!..

— Так плохо? — спросил он участливо. — У вас злое лицо. Из-за чего?

— А вы как думаете? — спросил я в раздражении. — Я рожден и создан для работы, как сейчас понимаю, хотя одно время был уверен, что рожден для развлечений… сейчас даже вспомнить стыдно то время. Но вместо работы веду огромную армию здоровых сильных мужчин, которые могли бы горы свернуть… ну, горы не надо, а вот флот построить, железную дорогу, воздухоплавание развить, науку из зародыша вывести…

Он хмыкнул.

— Не нравится, что сшибетесь с такой же армией и все погибнут?

— Не нравится, — подтвердил я. — Ведь погибнут и с той стороны такие же лбы!.. Как избежать? Как заставить работать, строить, создавать, а не ломать и жечь?..

Он произнес с глубоким сочувствием:

— Все верно, но ломать и жечь… этого как раз и нет в том идеально правильном пути, который для человека начертал я. И которому не дают осуществиться.

Я поморщился, ответил с досадой:

— Да, вы начертали для человечества идеально правильный путь, построенный по всем законам разума и логики. Однако оно время от времени отклоняется от правильности… Потому еще существует.

Он дернулся.

— Сэр Ричард?

Я развел руками.

— Примеров масса. Вот, скажем, по всем законам логики мы не должны людей убивать вот так массово в дурацких сражениях, а потом закапывать убитых в землю. Лучше забивать их, как бьем на бойне скот, и употреблять в пищу. А сколько молодых и сильных гибнет в войнах! Почему зарываем в землю, если можно было бы пожарить это молодое свежее мясо на костре и полакомиться? Ведь известно, что человечина — самое вкусное мясо!

Он посмотрел на меня несколько странным взглядом.

— Вообще-то, сэр Ричард, мне такое даже в голову не приходило.

— Дарю идею, — сказал я щедро, — безвозмездно.

Он задумался, на лбу собрались морщины, впервые вижу таким, неужели мне удалось чем-то озадачить самого Сатану, это же невероятно, наверняка прикидывается…

— Все верно, — проговорил он с сожалением, — вы правы, так правильнее. Трудность в том, что мы находимся в созданном Им мире, где изначально заложены фундаментальные законы… еще до сотворения мира!., которые не переступить.

Я охнул.

— Даже вам?

Он сказал с досадой:

— Даже Ему. Он создал сперва некие фундаментальные законы, а потом в них вписал этот мир. В нем можно изменять все, но только не эти установки. Они называются моральными, но на самом деле они вписаны в самую плоть этого мира. Честно скажу, весьма противоречивого, непродуманного и во многом просто неразумного.

— Как в случае с каннибализмом, — согласился я. — Теперь понимаю, почему этот милый обычай возник и… пропал, не прижившись в этом мире. Ладно, простите, что побеспокоил… Кофе?

— Покрепче, — ответил он. — И чашку побольше.

Когда он исчез, утащив по рассеянности и чашку, я продолжал гонять тяжелые мысли по кругу, стараясь вырваться на некий новый уровень.

Почему это или-или, пусть даже такое подается как свобода выбора, неотъемлемое завоевание человека, но больно скуден выбор…