— Мы понимаем. Мы и не надеялись, что передадите именно нам. Но если за ней явится герцог Вильямс Огилви-Брауншильд, командир этого почетного конвоя…

— Сразу же, — заверил я. — Это всего лишь вопросы этикета, лорды.

Они откланялись, вернулись к коням. Я проследил за ними взглядом, возле меня стоит наготове Мидль с обнаженным мечом, подъехал и спешился Альбрехт.

— Ну, — сказал я, — кто помчится сказать принцессе радостную весть? Надеюсь, у нее не разорвется от счастья сердце. Не хотелось бы передавать еще теплый труп, потом не оправдаешься.

Альбрехт кивнул на молчаливого герцога.

— Наш дорогой Мидль сообщит эту новость лучше всех. Он настолько серьезен и нравственно чист, что никому нельзя доверить эту привилегию.

Мидль поклонился.

— Ваше высочество…

— Доверяю, — сказал я. — Поспешите!

Через четверть часа от головного отряда мунтвиговцев отделились трое всадников. Двух я узнал издали, барон Гевер Глассберг и его боевой друг виконт Ховард Слимпельд, а третий… судя по тому, что едет на полкорпуса впереди и двое спутников не смеют даже поравняться, это и есть герцог Вильямс Огилви-Брауншильд, командир почетного конвоя.

За ними, поотстав, четверка лошадей тащит богато разукрашенную повозку. Одетый в жупан с золотым шитьем возница слегка натягивает вожжи, кнут лежит рядом, таких коней приходится сдерживать, а не подгонять.

Я встретил герцога, все так же не покидая седла. Бобик смотрит на приближающихся с интересом и даже слегка помахивает хвостом, но ждет, был приказ. Мои лорды тоже не двигаются в ожидании, как там повернется дальше.

Герцог Огилви-Брауншильд показался похожим на герцога Аудрина Пэтриджа, с такими же короткими седыми волосами, кожа лица дубленая, но молодая, глаза суровые, как и весь облик, потом я подумал, что пара десятков лет жизни в воинском лагере всех нас делает похожими друг на друга.

Он остановил коня, взгляд уперся в мое лицо с понятным вопросом.

— Герцог, — произнес я.

— Принц, — ответил он без поклона.

— Слушаю вас, герцог, — сказал я.

— По приказу Его Императорского Величества, — проговорил он ровным голосом, — я послан встретить принцессу Аскланделлу Франкхаузнер, дочь императора Вильгельма Блистательного…

— Она сейчас будет, — пообещал я. — За ней уже послали. Я еще раз выражаю соболезнование о случившемся, так как мы не знали, что в том отряде перевозят принцессу, а ее охрана была слишком полна спеси, чтобы предупредить нас о перевозимой… клади.

Его лицо не изменилось, хотя в глазах что-то мелькнуло, дескать, все равно бы разграбили, чего еще ждать от безнравственных и забывших Господа развратников Юга.

Со стороны лагеря простучали копыта, из-за ближайших шатров выметнулась группа всадников, во главе принцесса и принц Сандорин. Глаза герцога расширились при виде того, что принцесса приближается верхом, пусть и в дамском седле.

Сандорин остановил коня, спрыгнул и подбежал к лошади принцессы, где галантно преклонил колено.

Аскланделла покинула седло легко и грациозно, не роняя достоинства, улыбнулась герцогу.

— Рада вас видеть, Вильямс.

Он торопливо спрыгнул на землю и преклонил колено. Она величественно приблизилась, он ухватил протянутую руку и припал в почтительном поцелуе.

— Ваше высочество…

— Все кончилось, — заверила она, хотя, на мой взгляд, эти слова должен был сказать ей он, — мы возвращаемся.

Герцог поднялся, взглянул на меня с вопросом в глазах.

— Принц?

— Желаю благополучного путешествия, — сказал я. — Надеюсь, принцессу никто больше не потревожит.

Не покидая седла, я наблюдал, как ее отвели к повозке, герцог подал руку и помог подняться на высокую ступеньку.

Рядом со мной Альбрехт сказал тихо:

— Даже не поблагодарила… Где ее учтивость?

— У нас особые отношения, — ответил я туманно. — Поблагодарить… это совсем не то.

— Даже так? — спросил он удивленно. — Умеете же вы с женщинами все усложнять!

Норберт сказал суховато:

— Зато его высочество умеет упрощать все, связанное с войной. И потому добивается успеха, что гораздо важнее, чем успех… у всего лишь женщин.

Возница, убедившись, что дверца закрыта на щеколду, это чтобы пассажиры не выпали, быстро развернул коней, гикнул по-разбойничьи, и повозка понеслась, подпрыгивая на кочках.

Норберт сказал с сочувствием:

— Сколько бы перин туда ни положили, но в седле ей было удобнее.

— Теперь это не наша забота, — ответил я. — Принц Сандорин… с вами все в порядке?

Принц вздрогнул, взглянул на меня виновато.

— Простите, ваше высочество. Что-то щемит… Мне так жаль ее!

Я изумился:

— Жаль? Дочь императора?

Он кивнул.

— Как раз потому. Ваше высочество, вы из простых рыцарей, об этом ваши солдаты говорят с гордостью, потому вы не понимаете, какой тяжкий груз несут дети королей… а уж про императорских боюсь и подумать!

— Ого, — сказал я, — а мне казалось, вы все катаетесь как сыры в масле.

Он покачал головой.

— Нам с пеленок внушают, что мы во всем должны быть безукоризненными. И когда дети плотников просто играют, детей королей с утра до ночи учат управлять государством, общаться с людьми, разговаривать с народом, брать налоги, что говорить послам… И все время нам напоминают, что от малейшей нашей ошибки может случиться катастрофа.

— Несладкое детство, — посочувствовал я. — Но принцесса… гм… думаете, она тоже такая?

— Она очень даже такая, — воскликнул он с жаром.

Сегодня шли по достаточно протоптанным дорогам, разведанным мною и проверенным конниками Норберта, ночь на диво ясная, луна огромная, звезды усыпали весь небосклон, потому мы двигались без помех с обычной скоростью.

Иногда доносился далекий волчий вой, Норберт сухо заметил, что это из деревень, там для них хватает мертвечины из числа тех, кто не успел убежать в лес.

Не раз возникал соблазн взлететь драконом и хотя бы нагнать страху на вражеское войско, при удаче можно и поджечь штаны убегающим огнем, однако помню про существование Небесных игл, Костяных решеток и прочей дряни, что как раз и предназначена для стрельбы по плывущим в небе целям.

Возможно, так был поврежден и тот корабль, обломки которого я увидел высоко на скалах, а уж тупых драконов сбивать и того проще, помню по себе эту дикую боль, страх и чувство полнейшей беспомощности, когда падаешь, парализованный, на стремительно вырастающую внизу землю…