— Нет-нет, я всего лишь наблюдатель!

— За чем? Или, наверное, за кем?

Он вздрогнул и опустил голову под моим взглядом.

— За вами, — пробормотал он. — Ведь это вы, ваше высочество?

— Оно, — подтвердил я. — Что надо было узнать?

Он ответил с некоторым недоумением:

— Прежде всего, живы вы или… почему-то нет. Простите, но я мелкая сошка, мне никто не объясняет, что и как. Велели узнать, и я отбыл.

— Как? — спросил я в упор.

Он вздрогнул, съежился, но я смотрю в упор, он совсем зачерепашился, даже заулитился и проговорил виновато:

— Не знаю…

— Как это?

— Мне дали выпить что-то гадкое, — проговорил он дрожащим голосом, — а потом я слушал, как во сне, какие-то слова… Вот и все. Очнулся уже на дороге, а по ней идет навстречу ваше войско. Ничего узнать не успел, передать — тем более.

Я крикнул громко:

— Зигфрид!.. Не спишь?

Дверь распахнулась, Зигфрид вбежал с обнаженным мечом в руке и решительным видом.

— Обыщи, — велел я, — сними с него все амулеты, кольца, браслеты, пояс.

Чужак побледнел, явно что-то при обыске потеряет ценное, но я снова поднял меч и упер ему в горло, и он застыл, пока Зигфрид снимал с него все, что я велел, а по своей инициативе хотел снять еще и штаны, но я отмахнулся.

— Достаточно, что лишил пояса. Теперь он штаны из рук все равно не выпустит… Передай его Норберту.

Он его уволок, пойманный даже не противился, ощутив в Зигфриде нечто такое, чему не посопротивляешься, а я подумал, что защита наша ни к черту не годится, если чужаки могут вот так легко проходить через нее, как нож через лист лопуха.

Надо озадачить священников, если не сумеет Хреймдар…

Уже собранный в дорогу, я вышел в коридор и начал спускаться по лестнице, где догнал леди Марго. Она обернулась, женским чувством охотницы ощутив альфа-самца, ее лицо на мгновение вспыхнуло радостью, но тут же потускнело.

— Ваше высочество, — произнесла она грустно, — вы дали мне просто невыполнимое задание.

— Что? — спросил я с подчеркнутым недоверием, в то же время тщательно скрывая облегчение. — Неужели вам… не удалось? Ушам свои не верю, дайте мне другие!

Она горестно вздохнула.

— Представьте себе. Уж поверьте, я пустила в ход все наши женские штучки, даже запрещенные, но он, увы, оказался до неприличия тверд и безупречен.

— Мерзавец, — сказал я грозно. — Так хотелось вами полакомиться! Как он мог… А вы в самом деле старались?

Он воскликнула:

— Еще бы! Это дело чести! Да-да, у женщин тоже она есть, только своя, вам непонятная. И у нас тоже рейтинг, как и у вас, только у нас свои турнирные поединки и свои победы.

— Мерзавец, — повторил я, — да как он посмел быть лучше меня? Нет, я этого так не оставлю!

— А что вы с ним сделаете? — спросила она с надеждой.

— Не с ним, — ответил я гордо, — а с собой! Даю обет не касаться женщины… ну не буквально, а в постели, пока его кто-то не совратит с пути верности нашей милой Франке!

Она заломила руки.

— Ой, как я хочу таких мужей! Можно даже троих…

Я оставил ее на лестнице, внизу в зале меня ждет Джеффери Дрейко. Этот красавчик из благодарности, что я взял его в поход, то и дело старается оказывать мне разные услуги, заприметив, что обхожусь без пажа и даже оруженосца.

Он бросил короткий взгляд на Марго, в глазах отразилась непривычная для него печаль, а когда посмотрел на меня, я увидел тень даже не грусти, а вечной тоски на его гладком и без единой морщинки челе.

— Как они так живут, — сказал он задумчиво, — как они не убили друг друга… Барон знает, что она развлекается на стороне, однако она и его любит и охотно делит с ним постель. Она знает, что барон не упускает случая поволочиться за ее подругами, и те нередко уступают его ухаживаниям… И — ничего!

Я поинтересовался деликатно:

— У тебя не так?

— Нет, — ответил он со вздохом. — У меня есть красивая девушка, к которой вернусь, однако я схожу с ума от ревности, когда она улыбается — еще только улыбается мужчинам! — и я готов запереть ее в высокой башне, чтобы даже еду ей носила только старая служанка!.. Понимаю, так нельзя, поступаю по-свински, но едва выезжаем ко двору… как на нее смотрят, как раздевают взглядами!

— А что, — спросил я, — она точно неверна?

— Не знаю, — ответил он убито, — я стараюсь не давать ей возможности. Ох, как я мечтаю о верной супруге!

— Верная супруга, — повторил я медленно. — Да, это большое достоинство. В этом случае даже не важно, если она и мужа не любит… Как там сказала одна дама: я другому отдана и буду век ему верна… Верность важнее любви, это и козе понятно. Верность — это гарантия, что воспитываешь своего сына или свою дочь, а не соседское дитя…

Он вздохнул, что-то в моем голосе недостает уверенности и законченности, проговорил тихо:

— Да-да, иначе меня ревность сведет с ума!

Я невольно вспомнил трепетную и стыдливую Франку, она верна нам с сэром Мидлем, другим мужчинам не позволит даже отпустить в свой адрес фривольный комплимент… и я верю, что она и любит нас обоих, странно как будто, но с другой стороны — почему нет? Что мешает любить двоих?

Он снова вздохнул, провел рукой по лицу, смахивая тяжелые мысли, спросил уже другим голосом:

— Вы слышали, у Норберта пополнение?

— Что, — спросил я, — уговорили?

— Уломали…

Норберта вчера целый день уговаривали взять одного из малость диковатых, но крепких и верных, как псы, сыновей одного из крохотного горного племени Горящих. Когда они стреляют из лука, тот накаляется так, что начинает светиться, а потом вспыхивает и горит.

Норберт не поверил, велел показать, я сам наблюдал и видел, как этот Дилвар Круглохолм, так зовут этого юношу, стонет от боли, но стреляет и стреляет, потому что из горящего лука стрелы летят втрое дальше и бьют точнее.

Нам объяснили, что когда враг уже близко, они отбрасывают лук и хватаются за меч, но тот вскоре раскаляется точно так же в ходе боя. Дилвар, как рассказали, дерется бешено, пока сам не падает замертво. Его спешат оттащить в задние ряды, где лекари приводят его в чувство.

Я тоже заколебался, хоть такой воин стоит десятка, но каждое сражение для него заканчивается ожогами и мучениями, однако епископ перекрестил его и сказал строго:

— Господь ничего не дает даром. Неси этот крест! Таково твое испытание. Ваше высочество, если уж Господь дал ему этот дар, то с какой-то целью!