уже не раз говорила ему, что из этого ничего не выйдет, но Том был упрям как осел.

Честно говоря, я вовсе не собиралась искать бойфрендов через приложение, но прошлые январь и февраль оказались на редкость унылыми. Должно быть, только поэтому я и поддалась на уговоры Наоми.

* * *

Визиты Клер ко мне домой, как она и обещала, возобновились после праздников, однако прошедшее Рождество оказалось настолько неудачным, что я была близка к самой настоящей депрессии. А одного взгляда на мрачное лицо кураторши мне хватило, чтобы понять: она успела побеседовать с Джейми и получила не слишком благоприятный отзыв о моей квалификации воспитательницы и матери.

– Ну и что он обо мне сказал? – поинтересовалась я как можно небрежнее.

– Я не могу вам этого сказать, Бетти. Это конфиденциальная информация.

Я стиснула зубы и уставилась в пол, изо всех сил стараясь не закричать – таким сильным было охватившее меня разочарование. Конечно, можно было бы попытаться объяснить Клер, какими упрямыми и невосприимчивыми были дочери Джейка, рассказать, как я изо всех сил старалась стать им хорошей мачехой, что было для меня одной из самых непростых вещей, с какими я только сталкивалась в жизни. Но Клер сказала это первая.

– Я понимаю, Бет, что быть мачехой или отчимом бывает очень непросто. Особенно если дети продолжают надеяться, что их родители снова воссоединятся.

– Да, – сказала я с чувством, но Клер не обратила на мою реплику никакого внимания.

– Но быть усыновителем намного труднее. Какими бы неадекватными ни были родители ребенка, они все же остаются родителями, и ребенок продолжает тянуться к ним, несмотря ни на что. Он тоскует по ним. Часто бывает и так, что ребенок может обвинять усыновителя в том, что из-за него он потерял родителей, хотя на первый взгляд это звучит абсолютно нелогично. Разумеется, подобный негатив не может продолжаться вечно, но он может длиться достаточно долго, чтобы вы задумались, а правильно ли вы поступили, решившись на усыновление.

– Мои отношения с дочерьми Джейми не имели никакого отношения к причинам, которые побудили нас расстаться, – сказала я, чтобы Клер не подумала, будто я не любила девочек, не была к ним привязана. – Во всем виноваты, гм-м… другие обстоятельства. Если бы не они, я бы не оставила своих попыток наладить с девочками контакт. Возможно, они и не полюбили бы меня как вторую мать, но не думаю, что они стали бы игнорировать меня и дальше.

– Да, кстати, о тех «других обстоятельствах», о которых вы упомянули… Мистер Фолкнер доверительно сообщил мне, что одной из причин, положивших конец вашим отношениям, было ваше признание в том, что вы испытываете романтические чувства к кому-то другому. Но, когда мы с вами беседовали накануне Рождества, вы ни о чем таком не упомянули.

Да чтоб ему пусто было, этому Джейми! Я больше не сомневалась, что разговор с Клер он использовал для того, чтобы отомстить мне. Но я не собиралась позволять ни ему, ни его дочерям – ни кому-либо другому, если на то пошло, – лишить меня шансов усыновить ребенка. Я знала: я могу быть хорошей матерью, пусть мне только дадут эту возможность.

Наклонившись через стол, я взглянула Клер прямо в глаза.

– Да, все верно. Джейми вас не обманул, я действительно это сказала. И точно так же верно, что я питала – и питаю – определенные чувства к другому мужчине, но… из этого ничего не получилось. И не получится. Что касается всего остального, того, что я говорила вам о причине моего разрыва с Джейми – с мистером Фолкнером, – все это правда. Мы хотели от жизни совершенно разных вещей. Да, я не любила его так сильно, как он этого заслуживал, но… Послушайте, сейчас меня интересуют вовсе не отношения, сейчас я полностью – на сто процентов – сосредоточилась на том, чтобы мне позволили усыновить ребенка. Ради этого я готова сделать все, что мне скажут. Я уже работаю волонтером в Молодежном центре, а еще я собираюсь поговорить с начальником, чтобы он разрешил мне изменить мой рабочий график таким образом, чтобы я могла работать добровольцем и в школе. Думаю, все это позволит мне набраться необходимого опыта общения с детьми.

Клер смотрела на меня, и мне показалось, что в глубине ее глаз промелькнула искорка одобрения. Моя решимость явно произвела на нее впечатление.

– Что ж, это действительно будет вам очень полезным, – проговорила она. – Кстати, если у вас есть такое желание, я могла бы связать вас с одной усыновительницей-одиночкой, чтобы вы могли поговорить с ней о трудностях, с которыми она столкнулась. – Клер улыбнулась. – И о радостях, разумеется, тоже.

Я улыбнулась в ответ. В моей душе затеплилась робкая надежда, что отрицательный отзыв, который дал мне Джейми, не уничтожил мои шансы стать матерью окончательно.

– Да, – сказала я. – Отлично.

Клер сдержала обещание. Уже на следующий день она скинула мне на почту номер телефона и другую контактную информацию Марии – еще одной усыновительницы. Когда я позвонила ей в первый раз, Мария попросила меня связаться с ней попозже, потому что у нее дома «содом и гоморра». Собственно говоря, она могла бы ничего не объяснять – в трубке были хорошо слышны пронзительные детские вопли. Когда примерно час спустя я перезвонила ей снова, Мария призналась, что подобные приступы случаются у ее малыша достаточно часто, начинаются внезапно и объясняются, по-видимому, стремлением ребенка проверить, не бросит ли его новая мама, даже когда он плохо себя ведет.

– Соцработники утверждают, что это просто этап развития, что со временем все образуется. Приходится им верить, что мне еще остается? Иначе просто спятишь. Впрочем, большую часть времени мой мальчик ведет себя очень прилично. Обычно-то он кроткий, как ягненок, но когда на него находит… Должна сказать откровенно, – добавила она после паузы, – что мне было бы намного легче, будь у меня муж или партнер, с которым я могла бы делиться своими тревогами и радостями, но чего нет, того нет. Впрочем, то же самое, наверное, могут сказать все одинокие матери.

Приемному сыну Марии было шесть, она усыновила его год назад. Когда я спросила, почему она не усыновила ребенка помладше, Мария ответила:

– Да, я хотела взять совсем крошку, но мне дали понять, что поскольку спрос на младенцев и малышей в возрасте двух-трех лет очень высок, их обычно отдают в полные семьи. А разве ваша кураторша вас не предупредила?

У меня упало сердце.

– Нет, – сказала я. – Она ничего такого не говорила. Во