свидетельства, которые подтверждают его позицию, и упрощать либо не замечать противоположные. Здесь мы вновь возвращаемся к поднятому Ханеграаффом вопросу предпосылочности построений Крайпла.

Глава 5

Два образа религиоведения Й. П. Кулиану

Фигура Йоана Кулиану представляется нам во многом противоречивой. С одной стороны, это блестящий религиовед, охвативший в своем творчестве множество тем, в том числе и из сферы западного эзотеризма (гностицизм, ереси Средних веков, эзотерические мотивы эпохи Возрождения, магия), взгляды которого сильно разнятся с идеями его старшего коллеги и близкого друга Мирчи Элиаде[737]. Многие находят у Кулиану развернутую концепцию когнитивного изучения религии[738], которую ему так и не удалось развить до конца из‐за трагической кончины. С другой стороны, на наш взгляд, в творчестве Кулиану есть моменты, заставляющие говорить о глубокой увлеченности исследуемой темой, порой столь глубокой, что ученый перенимает стиль мышления и язык исследуемых авторов и течений. Именно последний аспект и заставляет нас поместить работы чикагского религиоведа в главу, посвященную американскому подходу. Как мы покажем далее, в теориях Кулиану относительно гностицизма очень мало общего со взглядами Верслуиса или Крайпла. К тому же трагическая гибель постигла ученого как раз незадолго до развития исследований западного эзотеризма в мировом масштабе, так что он не успел включиться в общее течение этих исследований, хотя оказал на них определенное влияние[739]. При этом именно стилистические и содержательные моменты роднят его с представителями американского подхода больше, чем может показаться на первый взгляд.

Наследие, оставленное нам профессором Кулиану, многообразно, и здесь мы не претендуем на его полное освещение. Мы планируем лишь частично разобрать важные для его творчества темы, напрямую связанные с западным эзотеризмом, но эти темы должны репрезентативно выразить важные черты его религиоведческого подхода. Для этого мы обратимся к двум его фундаментальным работам: «Эрос и магия в эпоху Ренессанса» и «Древо гнозиса: Гностическая мифология от раннего христианства до современного нигилизма». Этот выбор обусловлен тем, что последняя книга является предсмертной работой чикагского религиоведа, в которой, по мнению многих[740], нашла полное выражение его система религиозной морфодинамики, вторая же является еще одним взглядом на общую для нашего исследования тему западного эзотеризма эпохи Возрождения и, помимо всего прочего, хорошо иллюстрирует личное отношение Кулиану к изучаемой теме.

Теория морфодинамики и история дуализма на Западе

Тема дуалистических течений занимала Кулиану достаточно давно[741], и в работе, вышедшей в 1992 году, он решил дать ее полный анализ. Прежде всего Кулиану пересматривает историю религиоведческих и исторических исследований гностицизма как феномена, видя в ней множество устаревших и ошибочных гипотез, давно нуждающихся в переоценке. Самой устаревшей является гипотеза немецкой школы, выдвинувшей идею дохристианского гностицизма и пытавшейся свести как христианство, так и гностицизм к одному источнику — зороастрийскому дуализму. Этот подход, по Кулиану, неверен по своей сути. Во-первых, он был сильно идеологически детерминирован и в свое время сыграл роль в общем широком движении поиска немецкой идентичности, приведшем в итоге к формированию нацистского мифа[742]. Во-вторых, обосновать существование общего источника, который немецкое религиоведение видит в зороастризме, также невозможно, потому что «зороастрийский дуализм — прокосмичен, гностический — антикосмичен»[743], а зурванизм не старше III века по Р. Х., гностицизм же появляется не позже II-го. Но и другие попытки объяснения гностицизма также не удовлетворяют Кулиану. Идея сведения последнего к форме иудаизма неудачна, поскольку обращение гностиков к Мидрашам или Танаху не превышает по количеству и значимости те же обращения христиан; в таком случае и христианство можно считать формой иудаизма. Наиболее удачным на уровне задумки признается подход Ганса Йонаса, пытавшегося описать гностицизм на основании специфических, лишь ему присущих характеристик, но идеи Йонаса порой слишком оторваны от конкретных фактов и находятся под сильным влиянием современных учений, таких как экзистенциализм. Экзистенциальный пессимизм (или гуманизм, пользуясь выражением Сартра) не находит подтверждения в гностических и манихейских идеях. Сравнивая манихейство с гностицизмом, Кулиану приходит к выводу, что оба древних учения проповедовали радикальный оптимизм в отношении мира, основанный на идее «искр света», избранных гностиков, потерянных в этом материальном мире, целью которых является спасение посредством возвращения в полноту бытия. Диалектика борьбы Света и Тьмы в манихействе предполагает наличие света в нашем мире. По словам Кулиану,

гностический антропологический оптимизм, кажется, достиг своего наиболее демократичного и полного выражения в манихействе. Каждое человеческое существо, наделенное душой, в конечном итоге станет причастником спасения. Однако Мани допускает, что после последнего суда проклятые души будут заключены в ядовитой сфере тьмы навечно[744].

Все эти идеи совсем не напоминают экзистенциалистский мир абсурда с помещенным в него человеком, мужественно бросающим ему вызов, как он предстает перед нами в прозе и эссеистике Камю или Сартра[745].

Идею определения гнозиса как системы инвариантов с опорой на структурализм Леви-Стросса продолжил один из учителей Кулиану Уго Бьянки, считавший одной из основ гнозиса антикосмический дуализм и сформировавший целую теорию дуалистических течений от гностицизма до катаризма, разделяющих идеи антикосмизма, антисоматизма, реинкарнации, энкратизма и докетизма. Но и такое рассмотрение Кулиану не признает удачным, поскольку детальное исследование гностицизма приводит к обнаружению множества тонкостей, в том числе и показывающих, что «некоторые гностические доктрины, неважно, определяем мы их как дуалистические или нет, не являются „антикосмическими“, они ограничивают себя приписыванием низшим силам и властям создание человеческой экосистемы…»[746].

Главная проблема для исследователей всех направлений заключается в объяснении того факта, что в гностицизме мы находим множество мифологических вероучительных параллелей с иудаизмом, христианством, платонизмом и иными религиозными и философскими системами, ему современными. Предыдущие исследователи склонялись к идее культурного диффузионизма, согласно которой все отдельные культурные влияния формируются вследствие взаимопроникновения идей и сюжетов разных культур друг в друга, иная версия этого подхода более прямолинейна и говорит о заимствовании традиции от одной системы в другую. Кулиану не удовлетворяют оба объяснения. Искать параллели можно бесконечно, и обнаружить их кропотливому исследователю совсем не сложно[747], но наличие таких параллелей не свидетельствует в пользу реальной связи этих культур и их взаимовлияния. Но как же тогда возможно возникновение столь схожих тем и сюжетов? Для Кулиану ответ прост: человек как биологический вид един, едина система его мышления, едины ее механизмы, следовательно, культурные и религиозные традиции, порожденные им, также могут иметь схожие черты, при этом никак исторически не пересекаясь. Здесь легко напрашивается параллель с архетипами Юнга, едиными для психики всех людей. Сразу отметим, что ничего общего теория