– Хотите сказать, она вообще не из Шотландии?

Макларен удивился.

– С чего бы? Нет, она не чужачка. Я б сказал, она с севера – может, из Терсо… но опять-таки… Может, и не оттуда…

Может, и не оттуда, значит… Словно она лишь притворялась уроженкой тех мест?

– Как она выглядела? – спросил Роджер.

Голос вконец охрип, пришлось откашляться и повторить вопрос.

Макларен причмокнул, как это всегда бывает, если хочешь сказать о чем-то особенно аппетитном.

– Красотка! Правда-правда, настоящая красавица. Высокая, стройная, но… хм… со всем, что надо в нужных местах, если вы понимаете, о чем я.

Он смущенно опустил голову, и Роджер теперь понял его нежелание вести разговор в присутствии женщин – должно быть, история немного скабрезная.

– Понимаю. – Роджер, как и Макларен, заговорил вполголоса. – Значит, они держались особняком?

Иначе соседи знали бы, супруги они или нет.

Макларен нахмурился.

– Да, вроде как. Хотя он-то был парнем дружелюбным; я встречал его порой на торфянике, и мы перекидывались парой слов. Я еще думал: до чего же славный у нас сосед.

Потом Макларен рассказал, что женщина была немного странной – вроде как знахаркой, но в дом к ней приходили не только за травами, особенно если заставали ее одну…

В коровнике было темно, только в дверном проеме плясали отблески огня с жилой половины, но даже в полумраке Роджер видел, как Макларен мнется и краснеет. Его и самого изрядно смущал этот разговор – но уже по другой причине.

Крансмуир. Макьюэн сказал, что торопится в те края. Знакомое название. Однако Макларены говорили, что целитель из Драхинаха. А Крансмуир в другой стороне, вдобавок на две мили дальше. Так зачем же идти туда на ночь глядя?..

– О ней рассказывали всякое. О таких женщинах всегда ходят слухи. – Макларен откашлялся. – Но знахаркой она была хорошей. И ведуньей тоже. Ну, так поговаривали.

А потом мужчина пропал. Никто не знал, что с ним стало, он просто исчез. А женщина жила как прежде, только теперь мужчины ходили к ней все чаще. А местные жительницы старались не пускать туда детей, хотя те все равно тайком бегали к хижине на холме.

Но однажды, за день до Самайна, когда солнце уже садилось и на ночь зажигались огни, в одинокую хижину пришла женщина из соседнего селения – и вдруг с воплями бросилась бежать.

– Она увидала, что дверь открыта нараспашку, хозяйка со всеми ее вещами пропала… а мужчина висит на балке, обмотав вокруг шеи ремень.

У Роджера перехватило горло. Он не мог выдавить ни слова.

Макларен же, вздохнув, опустил голову. В бок его легонько боднула корова, и он положил руку ей на спину, словно ища опоры у скотины, невозмутимо жевавшей сено.

– Священник сказал, что то место нужно очистить огнем, потому что там витает запах зла, и никто ведь не знает, кем был тот человек. Мы даже не знаем, сам ли он лишил себя жизни… или то было убийство.

– Понятно, – кое-как выдавил Роджер, а Макларен вдруг, подняв голову, разинул рот и выпучил глаза.

Роджер запоздало спохватился, что в теплом коровнике спустил одеяло с плеч. Макларен глядел на его горло, где даже в тусклом красноватом свете отчетливо виднелся уродливый багровый шрам.

Макларен попятился, но отступать было некуда. Со сдавленным криком он прижался к лохматому боку скотины. Корове это не понравилось, и она саданула его копытом по ноге. Тот издал возглас боли и злобно замутузил ее кулаками – но хотя бы вышел из ступора и, выплеснув ярость на животном, повернулся к Роджеру, воинственно вскидывая подбородок.

– Зачем ты пришел, дух? – спросил он тихо. – Какие бы грехи я ни совершал, перед тобой я ни в чем не виноват. Да, это я сказал, что надо положить твое тело под очагом прежде, чем сжечь хижину. Однако священник все равно не стал бы хоронить тебя на кладбище, – добавил он, видимо, опасаясь, что призрак висельника явился отомстить за ненадлежащее обращение с его останками.

Роджер вздохнул и провел ладонью по лицу. К руке прилипла солома. В дверь уже с любопытством заглядывали дети, привлеченные воплями Макларена.

– У вас в доме есть четки? – спросил он.

* * *

Ночь выдалась долгой и бессонной. Бабуля Уоллис забрала младших детей с кровати Бака, будто опасаясь, что тот сожрет их, стоит только отвернуться, и уложила с собой на тюфяке. Старшие спали или с родителями, или в одеялах у очага. Роджеру же пришлось лечь рядом с Баком, потому что, хоть он и смог подержать четки, поцеловать распятие и перед всей семьей прочитать розарий (поэтому Ангус Макларен не вышвырнул его из дому посреди ночи, помочившись на ворота, чтобы не пустить злого духа обратно), любви к нему это не прибавило.

Да и Бак вряд ли спал лучше него: с первым же рассветным лучом он скатился с кровати, заявив, что ему надо в уборную. Роджер тоже поспешно встал, сказав: «Я тебя провожу», и нацепил еще влажные брюки и рубашку.

Правда, Бак, к счастью, в помощи вроде бы не нуждался. Да, шел он медленно и заметно прихрамывал, но спину держал ровно, не задыхался и не бледнел.

– Ладно, допустим, тебя они считают мстительным духом… Кто же тогда, по их мнению, я? – раздраженно спросил он, как только они вышли из дома. – И, знаешь ли, можно было просто разок прочитать «Отче наш», а не все пятьдесят молитв розария, спалив в итоге наш ужин!

– Хм…

Вообще-то Бак прав, но вчера Роджер был слишком расстроен, чтобы думать о таких мелочах. Кроме того, Макларенам требовалось время, чтобы прийти в себя.

– Ничего я не спалил, – педантично возразил он. – Только репа немного подгорела.

– Немного?! – возмутился Бак. – Да в хижине до сих пор паленым воняет. И женщины придушить тебя готовы. Они тебе соли подсыплют в кашу, вот увидишь. А куда мы вообще идем? Нам туда!

Он указал на тропинку слева, ведущую к уборной.

Роджер снова смущенно хмыкнул и послушно свернул в нужную сторону. Да, сегодня утром он немного не в себе. Впрочем, на то имелись причины.

Что теперь? Он задумался, глядя на дверь уборной, за которой скрылся Бак. Вообще-то, домик рассчитан на двоих, но Роджер предпочел подождать: пусть разговор их не предназначался для посторонних ушей, но подобная степень уединения – это уже слишком.

– Целитель Макьюэн, – сказал он, обращаясь к двери, выбрав для начала самую простую тему. – Он обещал прийти сегодня, на тебя взглянуть.

– Нечего на меня смотреть! – огрызнулся Бак. – Все со мной хорошо!

Роджер знал его уже достаточно хорошо, чтобы распознать за напускной бравадой потаенный страх, и потому ответил:

– Да, конечно… И как это было? Когда он положил руки тебе на грудь?

Долгая тишина.

– Ты что-нибудь почувствовал? – поинтересовался Роджер, когда за дверью прошло достаточно времени для отправления всех естественных надобностей.